Яна Лехчина - Год Змея

Связанного Тогволода поставили на колени. Одни из его крайних прядей были заплетены в тонкие косицы, и волосы, светло-каштановые с проседью, багровели от крови. Кровь плавала и в слюне, когда Тогволод, стянув разбитые губы, сплюнул на землю.

— Сучёныш, — сказал он. — Брату следовало придушить тебя ещё в колыбели.

Сармат засмеялся, поддев землю носком сапога. Он казался осунувшимся: превращения до сих пор давались ему тяжело, но удовольствие скрашивало любую усталость.

— А я так рад, что могу говорить с тобой.

«…после того, как я уничтожил твоё войско, что было в два раза больше моего».

— Жил как плут, — Тогволод ощерился, — и как плут сдохнешь.

— Может быть, — Сармат пожал плечами. — Но я-то следующее утро застану, а ты — вряд ли.

Тогволод смотрел на племянника снизу вверх, гордо, дерзко. Потом медленно обвёл взглядом столпившихся на капище людей: тут были соратники Сармата, и жители занятого им города — Касьязы в устье Невестиной реки, и связанные и избитые воины Тогволода. Заметив это, Сармат улыбнулся:

— Они присягнут мне, не успеет забрезжить рассвет.

— Нет, — зашипел Тогволод. — В моей рати нет предателей. А ты достоин только изменников, таких, как…

Едва за правым плечом Сармата выросла широкоплечая фигура, Тогволод изменился в лице. Смешались гнев, и злость, и боль с недоверием — он испытывал эти же чувства, когда впервые увидел Ярхо, сражающегося против его войска.

— …он.

Сармат с любопытством оглянулся, будто мог увидеть кого-то, кроме брата, насупленного и молчаливого. Тогволод тряхнул головой и горько усмехнулся, обнажив заляпанные рдяным зубы.

— Ярхо, полудурок ты, бестолочь, недоносок. Хьялма говорил мне, а я не верил. До последнего не верил.

Жизнь словно вытекла из Ярхо — казалось, его черты окаменели, хотя этому было суждено случиться лишь несколько лет спустя. Его глаза смотрели в пустоту, и напряглась шея, а шрам на скуле открылся и закровил. Дядька всегда любил Ярхо сильнее прочих братьев. Проводил с ним больше времени, чем отец: брал загонять медведя или кабана, звал объезжать крутого нравом коня и оставлял ночевать в своих дружинных домах. Ярхо даже был похож на него — пошёл в крупную отцовскую породу.

Тогволод повернул искажённое от боли лицо.

— Зачем твои прихвостни притащили меня сюда, Сармат? — И кивнул на деревянные столпы. — Вздумал приносить жертвы?

— Боги их любят, — заметил тот.

— Мятежник и братоубийца, трус и чешуйчатый выблядок. Какому богу нужны твои дары? — Жуткий смех забулькал в глотке Тогволода.

Сармат приблизился к нему и по-змеиному склонился вперёд.

— Ему, — он повернулся и указал на идол за своей спиной. Огромный, с зияющим голодным ртом и символами, выжженными по набухшему заскорузлому дереву. У его основания плясало самое дикое пламя. — Это Мохо-мар, тукерское божество войны и огня. Мохо-мара мучает иссушающая жажда, и утолить её может только человеческая кровь.

Тысячу лет спустя кочевники забудут своего древнего страшного бога, расщепив его на суровую Жамьян-даг, ездившую на бронзовой колеснице, и Сарамата-змея.

Тогволод смотрел на возвышавшийся над ним столп, и пылающие языки тонули в его зрачках.

— Ты совсем спятил со своими тукерами, раз решил отказаться от отцовских богов.

Сармат выпрямился и хохотнул:

— Не помню, чтобы княжьи боги принесли моему отцу благо. Но нет, я рад любым покровителям, даже чужим. И, видимо, небеса и подземные недра благоволят мне, дядя. Тукеры, некогда захватившие Касьязу, оставили здесь своего Мохо-мара. Мой черёд его потчевать.

— Ты просто хочешь убить меня как можно унизительнее, вымесок. Решил бросить, как барана, чужому богу, — рыкнул Тогволод, а Сармат, неспешно прогуливаясь вдоль исполинов, вздохнул.

— Не без этого.

Ночь над капищем была темна и тягуча. В толпе царило молчание, которое нарушали лишь слабые попытки пленных воинов, скрученных и оглушённых, избавиться от пут и человеческих рук, державших их за горло.

— Ну уж нет, — захохотал Тогволод, словно ему, связанному, брошенному на колени, действительно стало смешно. — Нет, сучёныш, так не пойдёт. Я знаю только одного бога войны, и имя ему Тун, и мои предки пируют в его чертогах. Ты позволишь мне умереть в бою.

Сармат вздохнул снова, глубоко и почти горестно. Вновь остановился напротив мужчины и согнулся, упершись руками в колени. Его рыжие косы лизало мерцание костров.

— Подумай сам, дядюшка. Ты сломлен и побеждён — что за радость мне биться с тобой? Какой от этого прок?

— А я о тебя свой меч марать не стану, — выплюнул Тогволод и, дёрнувшись, рявкнул: — Ярхо! Сразись со мной, если не растерял последнюю смелость.

Сармату это не понравилось. Он отошёл, задумчиво поглаживая щетину, — Ярхо стоял на том же месте, где и прежде.

— Ты бы отказался, — Сармат понизил голос, пододвигаясь к уху брата. — Незачем. Я могу просто зарезать его и…

Но он знал, что произойдёт дальше. Ярхо несильно оттолкнул его и шагнул вперёд, вытягивая меч из ножен.

…Тогволода развязали, и кто-то дал ему клинок. Правда, не его — опухшие от верёвок руки неохотно привыкали к чужому оружию. Тогволод мерно вращал кистью, сжимавшей меч, и вёл широкими плечами, а Ярхо ждал, опустив оружие. И исполины в кругу скалились жадными ртами, в которые стекал свет оборотничьей луны и ритуального огня.

— Ты-то куда, дурень? — перекинув рукоять из одной ладони в другую и обратно, Тогволод расставил ноги. Расправил грудь, глубоко выдохнул и вытер рубахой искривившийся в судороге рот. Ярхо не нападал. — Зачем ты это сделал?

Ярхо молчал, лишь лицо у него было пустое и скорбное.

— Что, язык проглотил? — крикнул Тогволод. — Отвечай!

Взревев, он бросился на племянника.

— Отвечай же!

А Ярхо скользяще отбил выпад. Лязгнула сталь, и костры зашипели яростнее.

— Зачем ты всех предал? — Сбилось дыхание. — Что ты не поделил с Хьялмой? Земли? Бабу?

Тогволод разрубил воздух у груди Ярхо — меч столкнулся с мечом, — и в голосе мужчины зазвучали слёзы.

— Бестолочь. Какая же ты бестолочь.

Это он впервые вложил оружие в детскую ладонь Ярхо. И он учил племянника всему, что знал сам, — Тогволод сажал Ярхо в седло, и он вёл его в первой битве, и это он загонял с ним в лесах самых крупных и бешеных зверей. Среди братьев Ярхо всегда слыл лучшим воином, и сейчас мало кто мог сравниться с ним в искусстве. Ему ещё не исполнилось и двадцати семи, но своего учителя он превзошёл.

— Почему ты не нападаешь? — кричал Тогволод. Остриё его клинка взвизгнуло у горла Ярхо — тот отбивался медленно, словно с неохотой. — Почему?

Тогволод бы не одолел его даже здоровым и отдохнувшим. Раненого и усталого же Ярхо мог победить с закрытыми глазами, но лезвие меча подобралось слишком близко и пропахало ему щёку — а он отшвырнул дядю даже не в полную силу.