Яна Лехчина - Год Змея

Тхигме медленно отстранился, но посмотрел на Пхубу так, будто впервые увидел именно её. Не призрак женщин, занимавших её место раньше. Не свою молодую княгиню, которую вместе с их сыном сжёг Молунцзе. Пхубу хотела родить господину сына, но если бы она могла иметь детей, Тхигме никогда бы не позволил ей жить с ним.

Его молодой жене, говорили, до сих пор принадлежало его сердце, и человеческое, и драконье. Всё, что делала Пхубу, было ради Тхигме, а не ради его признаний. И она бы уступила его женщине, с которой он был бы счастлив. Но это не мешало ей до дрожи не любить мёртвую княгиню.

Конечно, Пхубу совсем её не напоминала. Во всех историях княгиня Тхигме слыла доброй и кроткой, и люди тянулись к ней, словно на свет. Нежная, светлая, мудрая — баяли, она не была так хороша лицом, как многие юные девы, но её глаза и волосы — точь-в-точь мёд, собранный солнечным летом. Пхубу же — дочь племени, и порой в её чертах проступало нечто звериное. Руки, огрубевшие от работы, алые нити в пучке смоляных волос, костяной кинжал и тёмная кровь, которую Пхубу была готова пустить другому, если бы пришлось защищать то, чем она дорожила.

Тхигме высвободил пальцы и, с трудом разогнув их — костяшки казались синими, — убрал прядь, упавшую Пхубу на лицо. Потом наклонился и дотронулся сухими губами до лба женщины.

Пхубу думала, что в этих простых движениях было больше нежности, чем когда-либо.

***

Хортим Горбович смог уснуть только на самом рассвете, и ему приснился дракон. Крупнее, чем Сармат, — а в своё время Сармат казался Хортиму огромным. Этот дракон был молочно-бел, и крылья его — исполинские, кипенные, местами разодранные — трепыхались на не ощутимом во сне ветру. Иногда, когда расходились пластинки чешуи на лапах и шее, у хребта и на брюхе, у нижней челюсти, между ними проступали алые нити. Словно трещины или незаживающие ссадины. В какой-то момент Хортим понял, что находится на запорошенном утёсе, нависающим над голубым морем, и тело дракона закрывает ему белёсое солнце.

Раздался утробный рёв. Чудовище, прижав морду к земле и изогнув спину, сорвалось с места — лязгнув, когти оставили на снежном полотне глубокие следы. Из-под его крыльев на Хортима дохнуло холодом: в ветряном потоке летели липкие комья и ледяная крошка.

…Наутро княжич, как и вся его дружина, чувствовал себя помятым и до смерти уставшим. Сморщенный парус уныло хлопал над палубой. В затихшем море пузырились мутные сизо-зелёные воды. Радовало одно: они наконец-то уплывают на юг — вместе со вставшим на ноги Инжукой. Правда, юноша ещё был ослабленным, со впавшими щеками и натянутой на скулах кожей.

Но Хортим оказался не в силах совладать с Вигге. С едва знакомым, кашляющим кровью Вигге — на каждое слово княжича охотник бросал другое, тяжеловесное и чёткое. Но, благо, его болезнь действительно была незаразна, иначе бы непременно погубила Пхубу.

Когда корабль уходил, женщина не вышла за порог. Не провожала, и славно — стоящий у борта Вигге выглядел сосредоточенным, но не обиженным, а Хортиму не хотелось больше пересекаться с Пхубу. Их последняя встреча закончилась нехорошо, и юноша не знал, как своим видом и видом своих людей не причинить хозяйке больше боли.

Тогда Хортим забирал Инжуку из Длинного дома. И когда обрадованные Арха и Латы, чуть не задушив тукера в объятиях, выволокли его из комнаты, Хортим остался наедине с Пхубу. Женщина, стиснув губы, собирала в чашу рассыпанные по столу амулеты и выплёскивала недопитые отвары в большой чан. На её лице отражались такие тоска и решительное отчаяние, что Хортим повёл плечами, силясь смахнуть с себя ощущение чужой скорби.

— Спасибо, — сказал он тихо, даже не ожидая, что Пхубу ответит. Отчеканил слова, надеясь сделать их понятными: — Ты очень помогла.

Её глаза — две кляксы дёгтя. Смотреть в них — всё равно что в бездонный колодец человеческой боли и ненависти. Наверное, поэтому Хортим не выдержал и решил её утешить — очень зря.

— Не убивайся. Вигге скоро вернётся.

Что-то из его слов женщина действительно поняла, и позже княжич пожалел об этом. Пхубу подняла голову и вгрызлась в Хортима взглядом.

— Вернётся? — переспросила она, сжимая чашу так, что пальцы побелели. Из горла Пхубу вновь потекли булькающие звуки — язык айхов: она будто задавала вопросы.

Чужак говорит, что господин приедет назад?

А потом — потом речь стала яростной и жуткой, похожей на проклятия. Пхубу отшвырнула чашу, и костяные обереги разметались у её ног; она переступила через них. Подходила к Хортиму медленно, широко раздувая ноздри — как зверь, желающий вцепиться в добычу. Княжич даже отступил назад — ему совсем не хотелось применять силу и хватать рассерженную хозяйку за руки. Но Пхубу остановилась в паре шагов от него, гортанно рассмеявшись.

— Он не вернётся, — смех мешался с криком. Пхубу согнулась пополам, и воздух рвано вылетал из её рта. — Не вернётся.

…До последнего Хортиму мерещилось, что за тёмными окнами Длинного дома мелькает её фигура. Пхубу напоминала духа, прикованного к заброшенному жилищу. Княжич посмотрел на Вигге — тот сидел на вёслах и даже не оборачивался, чтобы взглянуть, как в утренней дымке таяла скала, бывшая ему обителью много лет. Он смотрел на горизонт из-под седых бровей, и сейчас его лицо как никогда казалось молодым. И если он и подавал голос, то только чтобы спросить у гребцов об изменившихся южных княжествах.

А ещё Вигге кашлял. И тогда ему приходилось держать весло лишь одной рукой — вторая прижимала ко рту измаранный кровью платок.

— Погляди на него, — фыркнул Фасольд Хортиму на ухо. Но даже это сделал беззлобно: так был счастлив, что корабль наконец-то снялся с места. — Недолго он протянет.

С редких, наполовину ушедших под воду каменных гряд в небо срывались чайки — они кричали пронзительно и часто. Налегая на собственное весло, Хортим вскинул голову к светлому небу, подернутому, будто паром, тонкой и словно бы заиндевевшей хрустящей поволокой. Ветер сменился на попутный и легко раздувал парус. Вырезанная на корабельном носу голова чудовища, ныряя с большой волны, лакала плещущуюся воду деревянным языком. Брызги летели к подвешенным на бортах щитам.

Хортим оглянулся: Вигге смотрел перед собой глазами, похожими на выцветшие древние льдины. Он простой отшельник, в который раз сказал себе юноша, и им всего лишь нужно довезти его до Девятиозёрного города.

Ближе к вечеру старый кормчий попросил у Вигге помощи — тот повёл их корабль под низкими гроздьями звёзд. Ветра стихли, и сливовое море, расползаясь с шорохом, покорно пропускало их вперёд. В ту ночь Хортиму снова приснился белый дракон с рваными крыльями и кожей, посеревшей от времени у хребта, — змей раскрывал гигантскую пасть, и из его горла текло пламя, вдающееся в густую морозную вышину.