Яна Лехчина - Год Змея

— Сов Ён, — цепкая смуглая рука Та Ёхо ухватила её за запястье. — Сов Ён, взять меня с собой. Пожалуйста.

Женщины находились в маленькой комнате, снятой на втором этаже: здесь пахло сеном, похлёбкой и какими-то резкими травами. Та Ёхо, поджав кривоватую раненую ногу, сидела на коечке, застеленной грубым стёганым покрывалом, но и это — невероятная удача: наконец удавалось поспать не на земле. Хотя Та Ёхо, выросшая в высокогорном племени, была неприхотлива в быту даже больше, чем Совьон, сейчас мерившая шагами пыльный дощатый пол.

— Ну куда я тебя возьму, — ответила она миролюбиво, но строго, ловко высвобождая руку из захвата. — И дело не только в ране: не нужно тебе со мной.

— Почему?

— Просто не нужно, — голос стал усталым. — Что за радость тебе быть подле меня, Та Ёхо? Сплошные дороги и преследующая меня ворожба — может, я пытаюсь сбежать, да только она всегда настигает.

— С тобой — хоть куда. — Айха вскинула лицо, некрасивое по здешним меркам, но такое яркое: тонкогубый рот, неровные мелкие зубы, часто мелькающие в улыбке, жидковатые волосы темнее самой чёрной ночи. И ноги у неё были плотные и короткие, но попробуй не любоваться, когда Та Ёхо по-звериному переступала по земле.

— Зачем?

— Сов Ён! — воскликнула Та Ёхо укоризненно. — Ты что, бросать меня одну?

— Ты не останешься одна, — Совьон хмыкнула. — У тебя будет мужчина, который тебя любит, и Бычья падь — скоро зима, и там тихо, но, клянусь, по весне в город съедутся воины со всех княжеств.

— Что за дело есть у них в Бычьей пади?

— Вот ты и узнаешь, — Совьон закинула за спину походную суму. — Для меня же это — мутная вода, в которой ничего не разобрать. Лечись, Та Ёхо, а как окрепнешь, сможешь уйти, куда пожелаешь. А пока здесь леса — никто не заметит, что одной лосихой стало больше.

Как и в прошлые дни, сегодня на ночном небе должна была загореться ущербная луна: Та Ёхо передвигалась с трудом и, натягивая на себя шкуру животного, не уходила далеко, предпочитая отлеживаться в густых зарослях. Сейчас ей было нечего бояться: знала ведь, что Оркки Лис хитёр и прозорлив и не допустит, чтобы с ней случилось ещё больше дурного.

— Ты приехать в Бычью падь по весне?

— Не знаю, — призналась Совьон и, улыбнувшись, погладила айху по переброшенной на плечо прядке волос. — Ничего не знаю, но здесь мне искать нечего. Прощай, Та Ёхо.

— Сов Ён, — в ответ она горестно покачала головой и приподнялась на коечке. — Есть ли сила, которая суметь тебя остановить? Прощай.

…Оркки Лис с Гъялом ужинали в зале на первом этаже, когда женщинам еду слуги подняли наверх. В корчме было безлюдно, и даже хозяин скрылся в кухне. Здесь стояли круглые крепкие столы, даром что немного треснувшие, пахло хлебом, сидром и неказистыми пряностями. А ещё неуловимо веяло домашним уютом, который Совьон был почти неведом. Оркки увидел её, собранную в путь, шагающую вдоль горящих лучин, лавок с расписанными горшочками и стен с засушенными цветами.

— Далеко ли собралась?

Гъял, услышав его, обернулся.

— Далеко, — ответила Совьон.

Оркки пригубил из большой деревянной кружки, которую спустя мгновение тяжело поставил на стол.

— Присядь.

— Нет, — покачала головой. — Уезжаю, Лис.

— А как же Черногород?

— Я не вернусь туда.

— Ты клялась служить нашему князю.

— Да, но не всю жизнь, — Совьон пожала плечами. — Я служила ему и выполнила то, что он на меня возложил — привезла Сармату его невесту, живую и невредимую. На этом моё дело закончено. Вы благополучно доберётесь до Бычьей пади — рукой подать после всех вёрст, которые мы покрыли, а я поеду своей дорогой.

— Так, значит, — Оркки повёл подбородком и оперся рукой о столешницу. — Так… Ну, не мне удерживать тебя.

— Не тебе, — согласилась Совьон и, сделав шаг назад, скользнула взглядом по внутреннему убранству корчмы, по пылающему очагу, по Гъялу, ссутулившемуся на скамье. — Выйдешь провожать?

Совьон уезжала вечером, а ночь обещала быть такой глухой и тёмной, какой отряд ещё не видел на Змеином взгорье. Проступал масляный ущербный месяц — точь-в-точь такой, как на её скуле. У горизонта утробно рокотала приближающаяся гроза, а с леса несло дождём, ветром и сырым звериным мехом.

— Ничего-то ты не боишься, — беззлобно проворчал Оркки Лис, вытирая рот от кусочков пищи. — Не удивлюсь, если ты и с грозой беседуешь, как с родной сестрицей, а твой ворон выносит молнии из её нечёсаных косм.

Совьон улыбнулась, поглаживая шею коня, но обронила:

— Не беседую.

А потом её взгляд стал серьёзен.

— Послушай, Лис, — она понизила голос, чтобы не слышал Гъял. — Береги Та Ёхо, а если обидишь, я найду тебя и убью.

Но за пеленой серьёзности в её глазах плескалось тепло: не обидит, конечно, не обидит, и оттого у зрачков млела ровная синева.

— Без тебя разберёмся, матушка. — После всего, что произошло, Оркки было трудно смеяться так, как прежде, но он старался. — Ладно, Совьон. Мы с тобой не очень ладили… и, может, я всё же не стал бы тебе слишком доверять…

— Ой, Лис, — Совьон скривилась и оправила сбрую Жениха. Промозглый ветер задул сильнее, и на чёрную землю сорвались первые дождевые капли. — Избавь меня от своего брюзжания. А тебе ещё терпеть его, Гъял.

Тот что-то ответил, но никто не разобрал этого в звонком громовом раскате.

— И до утра не переждёшь? — Гъял повысил голос.

— Не пережду, — ответила Совьон, взлетая в седло. Жених, гарцуя, выпустил из ноздрей клокочущий рокот — ничуть не хуже грозового. Оркки Лис отошёл и отвёл за собой Гъяла, чтобы лютый конь ненароком не лягнул их в грудь.

— Свидимся ещё, Совьон?

— Если так любопытно, спрашивай у своих богов, не у меня, — её голос взвился перед вторым раскатом. Ворон обогнул корчму, в оконцах которой горел тёплый жёлтый свет, и опустился на хозяйское плечо. — Мне это неведомо.

— Ну что ж… — Оркки приподнял руку в знак прощания. По круглой крыше корчмы застучал дождь. — Славных тебе дорог, Совьон.

Воительница попрощалась в ответ и, ударив пятками в вороные бока, сорвалась в лес. Вечер загустел в ожидании грозы. В бархатном небе вились ниточки молний — они мерцали над деревьями и вокруг Матерь-горы, отсюда казавшейся хоть и не такой огромной, но по-прежнему грозной. Оркки Лис стоял под дождём, даже когда ушёл Гъял, и смотрел Совьон вслед — ждал, пока она не скрылась из виду, пока не затихли цокот копыт и карканье ворона, пока не исчезло всё, что напоминало бы о её присутствии. А потом воротился на крыльцо.

========== Зов крови IX ==========

Она пряла не шерсть, не лён, не шёлк — человеческую судьбу. Её работу освещало танцующее свечное пламя; по стенам скользили языки теней. Хиллсиэ Ино, вскинув матовый нож, обрезала нити, завершая одно полотно и тут же начиная следующее. Сколько у Хозяина горы было невест, сколько жён, но никто из них не вызывал в вёльхе-прядильщице такого отвращения. Если бы она могла, то выткала бы бельмяноглазой девице худшую судьбу, но Хиллсиэ Ино не имела таких прав: всё решала её богиня, суровая Сирпа. И по её наставлению в Хиллсиэ Ино не должно было быть ни жалости, ни злобы.