Сергей Пациашвили - Крещение Новгорода. Часть 2

– Богатыри, скажите мне, зачем вы здесь? – спрашивал он.

– Чтобы сражаться, – отвечал Василий Буслаев в один голос с прочими товарищами.

– Сражаться…. – задумчиво повторил князь, – но не просто так сражаться, наверное, а сражаться за что-то? За что вы пришли сражаться? За Русь, вот за что, за русскую землю. Но открою вам секрет: Руси в действительности никакой нет. Да, есть какая-то земля, на которой мы живём и умираем, но это ещё не Русь. Потому что такой Руси я не хочу, и никто не хочет. Она должна быть великой, она должна быть родной, чтобы за неё не страшно было сражаться. Кому-то, может, и так не страшно, но не всем. Ведь нужно знать, за что сражаться, за что умирать и убивать. Сражаться не потому, что вам так велели, и не потому, что вы живёте на этой земле, а потому, что вы сами её создаёте. Прямо сейчас, своими руками. И эта память о вас останется ещё надолго в веках. С такой памятью вас и смерть не проймёт. Да и нам ли бояться смерти, нам ли жалеть врага, когда мы оставим после себя такой след, который утянет нас после смерти обратно, из-за Калинова моста в мир живых? Мы построим целый город. Битв на наш век ещё хватит, но не каждый после этих сражений вернётся живым, но иные могут стать бессмертными. Подумайте об этом, богатыри.

С этими словами Владимир ушёл прочь так же быстро, как и появился. Одних богатырей его слова тронули, других возмутили до глубины души, но все они так заслушались, что не заметили, как местные дружинники уже взяли их в кольцо и теперь ждали только сигнала, чтобы ринуться в атаку. Однако в бой они не пошли. Вместе этого Добрыня вдруг решил устроить суд над некоторыми новгородцами. Дело в том, что некоторые богатыри, отправляясь в поход, спаслись тем самым от суда, грозившего им за их проделки в Новгороде. Это спасло их от наказания, ведь по возвращении все обиды должны были быть забыты. Но теперь Добрыня решил припомнить им их прямо во время военного похода и потребовал выдать ему всех преступников. Богатыри, было, начали сопротивляться, призывать князя, но Владимир был уже далеко. Волей-неволей сотникам пришлось выдавать своих преступников. Затем начался суд и всем сразу, даже за самые мелкие преступления был вынесен смертный приговор. Одному из них, осужденному за разбой, прямо здесь отрубили голову.

– Ну что, братцы, – обратился Добрыня к остальным, – хотите сохранить на плечах свои головы? Тогда у вас один выбор. Оставаться до зимы здесь, во Владимире, и к концу этого срока вам простят все ваши вины.

– Остаёмся, остаёмся, – заголосили напуганные богатыри.

– А вот это решать не вам. У вас есть воевода, пусть он и решает. Останется здесь до зимы, будете жить. А без него вы мне тут не нужны.

– Вася, воевода, – взмолились осужденные богатыри, – не губи.

На Василия было страшно смотреть. Он готов был испепелить Добрыню взглядом, тяжёлая палица словно приросла к руке. А меж тем почти все богатыри стали уже выступать за то, чтобы остаться.

– Ладно, – ответил воевода, – будь по-вашему, мы остаёмся.

– Ну вот и добро, – улыбался Добрыня, – только помните, до зимы. Явитесь в город раньше, все будете преступниками. Особенно ты Василий. Ведь наш поединок ты проиграл, не справился с должностью воеводой. В наказание теперь и останешься на заставе. А мне пора отправляться в Новгород, а князю – до Киева. Отбываем в один день.

И уже на следующий день почти все киевляне и Добрыня со значительной частью новгородского войска стали покидать крепость Владимир. Дело было сделано, и задерживаться здесь не было никакого смысла. Леон сердечно прощался со своими новгородскими товарищами, для которых застава на ближайшие семь месяцев должна была стать родным домом.

– Жаль, я не могу остаться с вами, – говорил киевский богатырь, – ведь я тоже богатырь, а место богатыря – на заставе. А я вместо этого разгуливаю с князем по русским землям в разных походах.

– Ничего, береги себя, – говорил ему на прощание Василий.

– И вы берегите себя, – сжимал его руку в своей руке Леон.

В следующий миг богатырь забрался на коня и принялся догонять своих. Василий почувствовал чью-то тяжёлую руку у себя на плече, обернулся и увидел Сигурда.

– Я знал твоего отца, Василий, – вымолвил старый скандинав, – и я понимаю, почему ты так ненавидишь этого Вахрамея.

– Я должен уничтожить его, – отвечал Василий, – а вместо этого я застрял здесь без дела.

– Думаю, здесь найдётся много дел тебя и твоих людей. Скучно не будет. В конце концов, нельзя же жить одной местью, Василий. Иначе однажды ты отомстишь всем, но уже не будешь видеть смысла жить дальше. Или ещё хуже, погубишь себя напрасно в бессмысленном кровопролитье.

Князь Владимир в случае необходимости умел действовать радикально. Никто и подумать не мог, что он весь Новгород до зимы оставит без богатырей. Как уже повелось, богатыри обитали на разных заставах, а небольшое их число всегда должно было оставаться в городе, будь то Новгород или Киев. И как правило вместе с ними оставался и воевода, а если он тоже уходил, то оставлял кого-то вместо себя. Теперь же получалось, что вся богатырская дружина вместе с воеводой засела на одной заставе, и причём не на новгородской, а совершенно на чужой земле. Теперь богатыри вынуждены были прозябать в маленьком городке Владимире, который скоро наводнился знатью с разных концов Руси. Каждый дружинник кичился своим положением и относился к богатырям как к низшему сословию. С трудом Сигурду удавалось удерживать знать в подчинении. Он, будучи воеводой, с равной заботой и уважением относился и к богатырям, и к дружинникам, более того, богатырей, поскольку они были христианами, ценил даже выше. Бояре, пребывающие на Владимирскую заставу, так же должны были принять новую веру, но мало кто из них торопился это сделать. Но, поскольку в городе не было никаких идолов, то и поклоняться языческим богам здесь не было никакой возможности. Так пролетел месяц. Город понемногу отстраивался, и всё же невыносимая скука и комары сводили его жителей с ума в этой лесной глуши. Больше всего Василия расстраивало то, что здесь было невероятно трудно, почти невозможно достать вина.

Жизнь стала совсем серой и однообразной, и однажды воевода вместе с Потамием Хромым, Садком, Хомой Горбатым и тремя из братьев Сбродовичей решился на вылазку до ближайшего села. Богатырь уже немного изучил язык чуди и рассчитывал, что местные его поймут и дадут ему хмельной браги взамен на еду. Ночью они покинули заставу и отправились в дорогу. Хотя, по правде сказать, дороги здесь никакой не было, только густой, почти непроходимый лес. Тихо журчала вода в реке Клязьме, отражая лунный свет, да хрустели ветки под копытами коней – вот и весь шум. Ближе к полуночи богатыри уж, было, подумали, что заблудились. Места, в которые они забрели, были совсем дикими, казалось, здесь никогда не ступала нога человека. Но до их чуткого слуха донёсся собачий лай. Где-то неподалёку был хутор. Богатыри постучались в первую избу, которая встретилась им на пути, но никто не отрывал дверь. Тоже само ожидало путников и в следующем дворе. Василий уже стал подумывать о том, чтобы заночевать на улице, но в одном дворе двери распахнулись, и на улицу вышел светлобородый меря. Он что-то бормотал на своём языке, богатырь же достал из повозки хлеба и мяса и попросил у хозяина чего-нибудь спиртного. Мужик внимательно осмотрел предлагаемое добро, а затем вдруг схватил за поводья коня и вместе с повозкой повёл к себе во двор.