Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Я привел его, — с вызовом выпалил Арно, — потому что ты иногда бываешь человеком!

— Не сегодня, — уточнил Лионель. — Ойген, ты склонен встретиться с полковником фок Дахе?

— Я уже упоминал, что у него безупречная репутация, — обрадовал бергер. — Я не собирался посещать фок Дахе, но не принять его, когда он уже здесь, полагаю несправедливым и неправильным. Однако еще более неправильным полагаю изменить уже принятое решение.

— Теньент Савиньяк, пригласите полковника и предупредите о присутствии при разговоре генерала Райнштайнера и своем. Впрочем, от последнего полковник вправе отказаться.

— Ли… Господин маршал…

— Теньент, вы хороший рассказчик и уже сообщили все, что могли.

Если хотя бы раз дать себя уговорить, заступничков придется выдворять в Гаунау. Подальше от просителей, которые полезут в окна и печные трубы. Мать разжалобить трудно, особенно после признаний Капотты, но братцы для родства с Леворуким слишком сентиментальны.

— Я очень привязан к Герману Ариго, — заметил из своего угла Райнштайнер, — но в некоторых случаях я рад его отсутствию. Мы все-таки совершили ошибку, при первой встрече отпустив девицу фок Дахе без неприятных для нее последствий. Весьма вероятно, что должное внушение предотвратило бы пять смертей, включая ее собственную.

— Сейчас — да.

— Ты не согласен?

— Если вино отравлено, его лучше выплеснуть, пока его кто-нибудь не выпил, а в этой бутылке яда на роту. Здравствуйте, полковник.

— Добрый день, господин Проэмперадор.

— Садитесь, фок Дахе. Вряд ли вы считаете этот день добрым.

Сел без лишних слов. Каменное лицо, поношенный мундир, ордена… На колени такой не встанет.

— Я благодарен виконту Сэ за возможность вас увидеть. Я знаю, что совершила моя дочь. Что ждет ее и нашу семью?

— Семью — ничего, кроме соседских пересудов. Гизелла фок Дахе и ее сообщники приговорены к смертной казни. Приговор утвержден военным комендантом Аконы бароном Райнштайнером и может быть отменен лишь волей Проэмперадора или регента. Я его отменять не намерен.

— Могу я узнать, будет ли казнь публичной?

— Насколько мне известно, нет. Барон?

— Казнь будет проведена на заднем дворе кавалеристских казарм. Вы желаете увидеть дочь?

— Нет, господин комендант. Все уже сказано.

— …Все уже сказано.

Да, все было сказано… Очень бледная девушка стояла на последней ступени лестницы и, держась рукой за шишечку на перилах, говорила, говорила, говорила… Мужчины молчали — бергеры, «фульгаты», окаменевший полковник, непостижимо похожий на свою потерявшую любовь дочь.

— Я заплатила долг. Той же монетой. Жаль, мне не удалось преподнести Савиньяку подарок, придется ему прийти за ним самому… Ко мне он тоже придет, только он мне ничего уже не сделает, слышите?! Мне никто ничего не сделает! Меня повесили вместе с Андрэ, я мертва. Я хочу к Андрэ, и я буду с ним в Закате, нам там будет хорошо! Весело нам там будет, а Проэмперадор останется здесь. Зная, что его красотка была бы жива, если б он пощадил Андрэ! Он будет это вспоминать каждое утро…

— Не будет, — отрезал Уилер. — Селина жива и здорова, но отвечать вам придется — убиты трое слуг и солдат.

— Жива?! — Она вскрикнула, будто наступила на ядовитую змею. — Как?!

— Охотнички боговы уберегли… Ну и две очень хорошие шпаги. Собирайтесь, сударыня. Ваши признания нам здорово помогли.

— Создателя б побоялась, — внезапно вмешалась вдова. — В Закат она хочет… К зверюге своему… Будет тебе Закат!

— И тебе будет, — засмеялась Гизелла. — Только мне в Закат и надо! Мы с Андрэ пойдем сквозь пламя рука об руку, а Леворукий нас поймет. Он любит таких, как Андрэ, а Андрэ выбрал меня! До Последнего Суда мы будем, и будем вместе, а дальше все равно. Идемте, крысята. Где моя накидка?

— Я ее одолжил… — Полковник, не отрываясь, глядел на дочь. — Птиченька моя…

— Хватит! Хватит птиченек и пташек! Я тебе не воробей, и я не твоя… Старый башмак, как же я тебя ненавижу! Только поэтому ты и жив! И еще потому, что боишься не смерти. Вот это ты и получишь! «Честное имя», «честная бедность», «честная шпага»… «Мерзавец заслужил петлю»… А ты заслужил меня! Вот я тебя — нет, только меня никто не спросил! Я просто родилась в этом… сундуке с драными мундирами!

Она уже не была бледной — с румянцем на скулах и горящими глазами Гизелла фок Дахе походила на загнанную мориску. Пусть убийцу, мориски-убийцы — лучшие в мире кони.

— Сударыня, — бергерский капитан как-то умудрился сохранить спокойствие, — вы в присутствии свидетелей признали, что из ненависти к Проэмперадору покушались на девицу Арамона. Вы арестованы. Оденьтесь и следуйте за нами.

— Мне нечего надеть.

— В сундуке, — глухо сказал полковник.

Девушка не шевельнулась. Кто-то из бергеров сгреб в охапку лежащие на сундуке вещи, второй поднял крышку, дохнуло полынью и лавандой. Бергер вытащил пару женских накидок — черную и голубую с серебром. Девушка взяла черную, поднесла к глазам, сморщилась и швырнула под ноги.

— Отогреюсь в Закате, — сказала она. — Да что ж вы стоите?! Идемте же наконец! Лучше четыре палача, чем это… гнездо с филином!

— …Виконт Сэ присутствовал при аресте моей дочери. Если вы сочтете нужным, он доложит.

— Не сочту. — На сей раз проклятая краткость Ли была к месту. — Сомнений, как я понимаю, нет, самооговор исключен, улик и свидетельств более чем достаточно. Я могу лишь выразить вам свое сочувствие.

— Господин Проэмперадор, вы можете больше. Нет, это не касается приговора.

— Я слушаю.

— Как она умрет? Прежде женщин дворянского происхождения не казнили.

— Мужчины будут повешены, женщины расстреляны. Если вы захотите забрать тело, вы его заберете.

— Я хочу большего. Видеть, как это произойдет. Ручаюсь, что не буду… препятствовать. Она будет против, но я… должен! И еще я должен похоронить Густава и его жену, это тоже мой долг.

— Хорошо. Барон, у вас нет возражений?

— У меня есть только сожаления.

— В таком случае, полковник, можете идти. Теньент Савиньяк, помогите господину фок Дахе выправить соответствующие бумаги и принесите на подпись барону.

— Я испытал двойную неловкость, — барон Райнштайнер позволил налить себе касеры, — поскольку ожидал иных просьб. Торка кует людей из лучшего железа.

— Да, — согласился Лионель. — Из полковника вполне можно делать гвозди и подковы, найти крепче будет трудно. Вечером от Арно стоит ждать большой глупости.

— Ты очень кстати вызвал Придда. — Бергер задумчиво посмотрел на графин и отошел к окну. — Поскольку вражда осталась в прошлом, теньент обратится за помощью к однокорытнику. Я верю в здравомыслие молодого Валентина, в Марагоне он показал себя отлично — я не имею в виду сражение, хоть он отличился и там. Мараги будут рады видеть шурина Альт-Вельдера своим военным губернатором.