Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

Командующий ополчением Эпинэ поклонился, тряхнув бараньими кудрями, и исчез. Проэмперадор какое-то время задумчиво разглядывал остолбеневшего Робера, затем кивком указал на кресло.

— Начинайте с агарийского сыра. Он зеленый, и это может быть сочтено весьма значительным предзнаменованием.

— Я не голоден… И это я должен вас угощать…

— Вы голодны, поскольку с утра занимаетесь Леворукий знает чем, и впредь никогда не пытайтесь кормить тех, кто сильнее, пусть они кормят вас. Сколько лет мы не виделись?

— Я был на свадьбе… их величеств.

— На таких ярмарках видят только тех, кого ищут. Это письмо предназначалось вам. Читайте спокойно, оно уже никому не навредит.

Почерк принадлежал Никола, но с первых же слов Робер понял — перед ним письмо деда. То самое, подмененное. Полные ненависти строки казались выспренними и глупыми, но старик не сомневался, что единственный уцелевший внук немедленно вскочит на коня и помчится домой. В зубы Сильвестру.

— Если б Аннибал Карваль добрался до вас, вы бы вернулись?

— Не знаю. — Лэйе Астрапэ, он в самом деле не знает! — После Сагранны я ходил сам не свой. В победу я не верил, но сидеть на чужой шее… Иногда мне казалось, что Занха или Багерлее лучше Агариса. Письмо матери — я не знал, что это подделка — напомнило о доме, и я поехал, хотя меня и удерживали. Вы вряд ли поверите, но в Эпинэ меня домчала Осенняя охота. За одну ночь. Райнштайнер решил, что я кого-то выгораживаю, я бы тоже так решил.

— Если ваши объяснения станут закусками, их будет невозможно есть, так как рыбу вы заправите вареньем. Надежный человек видел вас в Алате за два дня до Осеннего излома, а уже в первый день Осенних Скал вы появились в родовом замке. Вмешательство Охоты это объясняет, к тому же графиня Савиньяк полагает вас человеком вопиюще правдивым. Ваше объяснение принимается, но спрашивал я вас о другом.

— Извините. Я не могу понять, кто и зачем подделал письмо моей матери. Это кажется просто невероятным… Нет, я понимаю, можно подделать любой почерк и любую печать, но я словно бы слышал ее голос.

— Графиня Маран слушала голос вашей матушки много лет, при этом у нее имелась отличная возможность воровать письма. Графиню Савиньяк встревожило молчание подруги, и она нагрянула в Старую Эпинэ без предупреждения. Как оказалось, ваша матушка пребывала в полной уверенности, что после восстания Окделла с ней все порвали. Она писала многим, но письма, которые она пыталась отсылать без помощи свекра, доставались Колиньярам. Их хватило, чтобы состряпать правдоподобное послание, которое должно было отвратить вас от возвращения.

Сильвестр не спешил поддерживать притязания Маранов; в этом положении ваша неожиданная смерть на чужбине могла подтолкнуть его к решению разбить герб, а ваше появление в Талиге — при определенных условиях, — к введению в наследство. Как последнего прямого потомка Рене Эпинэ, оказавшего Талигу и его королям неоценимые услуги.

— Значит, и это — Амалия, — с неожиданной для самого себя грустью произнес Иноходец. — Женщин не казнят, а ее повесили. За Жозину… Не солдаты — слуги, и они этим гордятся до сих пор.

— Не худший повод для гордости. — Валмон наклонил голову, попеременно разглядывая две тарелки. — Сыр нужно есть, пока он не заветрился, но покончим с Маранами. По закону вы — опекун девицы Ивонн.

— Лэйе Астрапэ, только не это!

— По закону же у вас есть право передоверить опекунство третьему лицу.

— У нее есть дядья!

— Преступник не может быть опекуном, к тому же именно родственники по матери склонили девицу к лжесвидетельству. Я бы посоветовал обратиться к чете Креденьи.

— Хорошо, — пробормотал Робер, заедая агарийским сыром память об обеде с Маранами и прелестной до тошноты кузине. — Сударь, я обязан вам и вашему сыну очень многим… Если я смогу хотя бы частично вернуть долг…

— Это ждет. — Валмон откинулся на спинку кресла. Своего собственного — в насквозь алой комнате оно казалось затесавшейся средь осенних кленов елкой. — Нам понадобится Карои, но не прежде, чем…

Хрясь! Огромная ваза красной яшмы, которую кто-то удосужился набить лилиями, не выдержала подобного святотатства и рухнула с дубового пьедестала, от души плюнув водой и цветами. Загремев по враз ставшему скользким каменному полу, гладко обточенная каменюка покатилась к столу. Робер не успевал ничего сделать, разве что вскочить, а багровое чудище уже с силой врезалось в зеленое кресло. Раздался треск. Эпинэ ринулся к гостю, но тот отскочил со сноровкой опытного, пусть и разжиревшего фехтовальщика и теперь, сжимая трость, со странным выражением глядел на поверженный трон, возле которого валялось меховое одеяло.

— Батюшка, — осведомился с порога Волвье, — батюшка, все ли у вас благополучно?

Проэмперадор наградил второго сына ледяным взором.

— Выйдите вон, — велел он, — и велите через полчаса подать шадди, а еще через час пригласите Карои.

— Хорошо, батюшка. — Голос Сержа уже был светским, но глаза оставались круглыми, как у разбуженной кошки. Валмон, со всей силы опираясь на трость, обогнул руины и опустился в одно из дедовых кресел. Раздался укоризненный скрип, но реликвия выдержала.

— Никто из моих врачей не знал, что капканную болезнь можно излечить, сбросив на больного яшмовую вазу. — Проэмперадор с видимым трудом, но все же заложил ногу за ногу. — Ваши слуги не только справедливые судьи, но и толковые лекари. Тому, кто установил здесь этого монстра, я назначу пожизненную ренту. Возможно, вы не знаете, что я перестал ходить еще до вашего глупейшего восстания, что, кстати говоря, ему немало поспособствовало.

— Я рад, — только и мог выдавить из себя Робер. Здравый смысл подсказывал, что Валмон и прежде отлично ходил, просто ему было удобней считаться калекой, но тот же здравый смысл полагал Осеннюю Охоту сказкой. — Сударь… Наверное, нам нужно выпить?

— Отличная мысль, — одобрил исцеленный. — Возможно, вы и не стратег, но очень приличный тактик, что и позволило вам полгода успешно управляться с Олларией. Вы понимаете, что нужно здесь и сейчас, и делаете именно это.

— Итак, — торжественно зачитал Лауэншельд, — стороны сходятся в следующем: «Военные действия прекращаются, при этом каждый остается там, где находится сейчас. Исключением является Южная Марагона, от которой принц Бруно отводит все войска, оставив переправу у Зинкероне талигойцам, талигойцы же не вступают ни в какие переговоры с представителями так называемого «вождя всех варитов». Обе стороны обязуются истреблять дезертирские и разбойничьи шайки и незамедлительно предупреждать друг друга в случае бегства таковых шаек с одной территории на другую.