Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Не я. Моя мать состоит с ним в дружбе. Их связывает интерес к классической астрологии и древней истории.

— Вот как? — Бруно счел возможным взять кусочек сыра. — Я предпочитаю настоящее и хотел бы знать мнение победителя у Ор-Гаролис о том, кто же победил у Эйвис.

— Генерал Ариго считает, что побеждали вы, и я склонен с ним согласиться. Буря украла у дриксенских хронистов запись о самом большом за последние двести лет успехе.

Дядюшка Гектор наверняка ввернул бы, что выигранная генеральная баталия отнюдь не означает выигранную кампанию и тем более войну, но подобные доводы свойственны проигрывающим. Бруно в своей жизни терпел поражения не единожды, Савиньяк пока нет — и начинать не собирался.

— Я удовлетворен вашими словами. — Мороженый лосось и не думал оттаивать. — В таком случае вы должны понимать, что я не намерен поступаться тем, что добыло дриксенское оружие.

— Видимо, вы полагаете, что здешняя зима не годится для войны? — Ли отправил в рот оливку, слишком мягкую, чтобы удовлетворить Валмона или того, в ком течет кровь Рафиано. — Алонсо Алва думал иначе и сумел свое мнение обосновать.

— Разумеется, вам следует говорить именно так. — Бруно нанес очередной урон сырной тарелке. — Остается напомнить, что, не случись в Эйнрехте мятежа, наши с вами переговоры были бы невозможны при всем моем уважении к его величеству Хайнриху.

— Зачем оспаривать очевидное? Тем более что для меня оно очевидно в большей степени, чем для вас. Если б не своевременно полученные мной известия о событиях в Эйнрехте, я сейчас находился бы в Северной Марагоне во главе усиленного кавалерийского корпуса. Господин Лауэншельд подтвердит, что, действуя самостоятельно, я могу добиться многого.

— Несомненно. — Гаунау оторвался от кэналлийского, которое в последние недели успел оценить в должной мере. — Тем более что свой выбор между варитами и талигойцами мараги сделали раз и навсегда много лет назад. Не оставить ли вам то, чего не произошло, ради того, что нужно предотвратить?

— Я готов, — заверил Лионель, — времени у нас и впрямь мало. Ваше высочество, нам следовало бы поспешить.

Бруно вновь взялся за спасительный сыр; отвечать он не торопился, и Савиньяк знаменитого «гусака» понимал. Еще бы! Узнать о перевороте, отправить Рейфера то ли поддержать союзников, то ли взять под охрану дороги и магазины, нарваться на китовников и получить предложение о перемирии от заклятых врагов. Такое своевременное, такое подозрительное. Тут сколько сыра ни сжуй, не хватит.

— Если о ком-то не говорят, что он левша, значит, он не подает к тому повода, — прервал становящуюся нелепой паузу монах. — Маршал, почему вы начали носить шпагу на правом боку?

— Все очень просто. — Бруно понимает, то есть думает, что понимает, зачем перемирие Хайнриху, но талигойцам он верить не может. — Когда при армии находятся двое близнецов в одинаковом чине, возможна путаница. Во избежание ее я перевесил оружие на правый бок, благо я одинаково владею обеими руками.

— Вот как? — «поддержал» беседу фельдмаршал.

Паршиво, если Лауэншельд не ошибся, решив по итогам первых разговоров, что Бруно держит китовников за обычных мятежников. Принц и в Хайнрихе-то видит не варвара, а быстрого на решения хитреца, вступившего в союз со Штарквиндами против Марге.

— Один из наших братьев обладает теми же способностями, — припомнил монах, несомненно понимавший больше фельдмаршала и еще более несомненно — не спешивший этим пониманием с ним делиться.

Бруно вынул белоснежный платок и промокнул губы. Все разговоры об Изломе фельдмаршал, по мнению посредника-гаунау, считал прикрытием и уж точно был не в силах принять важности варитских суеверий для еретика-олларианца, хоть бы и левши.

— Шпагу, бокал и перо обычно держат в одной руке, — ледяным тоном заметил он, — но смена рук меняет почерк. Будет ли правомочна ваша сегодняшняя подпись?

— Будет, ведь за нее отвечают моя шпага и моя кровь. Ваше высочество, я не воспользуюсь оказией выбить вас за Хербсте.

— У вас этого и не выйдет. Сейчас талигойские силы уступают дриксенским, но вы знаете о наших трудностях, и будет странно, если не попытаетесь использовать их в своих целях. Вы сами заговорили о Северной Марагоне. Можно, не вступая в серьезные бои, разбойничать на дорогах, проводить рейды в Гельбе, уничтожать обозы… Это очевидное решение, вы же вместо этого предлагаете перемирие. Я не могу понять ваших побудительных мотивов, а без этого разговор становится бессмысленным.

— Значит, — уточнил Савиньяк, — полковник Лауэншельд не убедил вас в серьезности наших намерений?

— Полковник Лауэншельд почти убедил меня в том, что это сделаете вы.

— Постараюсь оправдать его доверие, но сперва я хотел бы понять, кого представляет ваше высочество.

— Дом Зильбершванфлоссе и Южную армию кесарии. — Бруно держался все так же холодно, но сыр на его стороне стола почти кончился. Впрочем, на стороне Лионеля заканчивались оливки. — Я готов подписать перемирие, но не прежде, чем вы развеете мои сомнения. Ваше предложение слишком привлекательно и своевременно, чтобы такой старый лебедь, как я, склевал подобный хлеб. Если вы искренни в своем желании, у вас должны быть серьезные причины, а я таковых не вижу.

— Если ныне находящийся в Талиге граф Глауберозе пожелает присоединиться к вам, вы получите прекрасную возможность сравнить события в Эйнрехте с событиями в Олларии. Я не начну диверсий на ваших коммуникациях и тем более не буду штурмовать Мариенбург с Доннервальдом прежде, чем наведу порядок внутри Кольца Эрнани.

«Утром» в понимании Валмона означало после завтрака, а завтракал граф хорошо за полдень. Робер успел промять Дракко, справился у брата Анджело о болезнях Проэмперадора Юга, выслушал кучу мудреных слов, понял, что одним смолоду жрать надо меньше, а другим — больше, и отправился к Мевену. Иоганн еще дрых, ломиться к соне внезапно ощутивший зверский голод Иноходец не стал и спустился в пекарню, где его и настиг зов. Наскоро проглотив кусок еще горячего хлеба, Эпинэ поднялся к почти всемогущему гостю.

В Алой приемной, некогда вмещавшей свиту вдовствующей королевы, торчало с полдюжины черно-зеленых слуг, исполненных собственного достоинства, но отнюдь не наглых и не развязных. Хозяина дома они, во всяком случае, приветствовали как подобает, а выскочивший из кабинета Серж протянул холеную руку и сообщил, что батюшка и десерты ждут. Робер прыснул, Серж поправил скреплявшую шейный платок жемчужную булавку и открыл дверь.

— Герцог Эпинэ! — возвестил он. — Его нашли кушающим свежий хлеб.

— Это характеризует его с лучшей стороны, — объявил возвышающийся над сырно-фруктовым изобилием Валмон. — Волвье, вы нам мешаете. Прочь.