Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

— Я хочу понять, почему этого и еще многого другого никто не сделал до сих пор. Идемте, господа, негоже заставлять дам ждать.

400 год К. С. 6-й день Осенних Ветров

Бергерская тризна не задалась, вместо нее случился добродетельный провинциальный обед, на таких Ли в юности сиживал не единожды. Иногда подобные трапезы спасают свеженькие женские личики, иногда — мастерство поваров и местные деликатесы. На сей раз повезло и с тем, и с другим. Хозяйка была хороша, гоганни в бергерских ленточках — прелестна, но всего лучше оказалась утка с шафраном, впрочем, выдержанная «Змеиная кровь» была ее достойна. Савиньяк отдавал должное и тому, и другому, однако привнесенная хозяевами изысканность явно смущала офицеров бергерского конвоя, а беднягу Ариго и вовсе лишила свойственного ему аппетита. Райнштайнер преспокойно ел и пил, но молча, гоганни Мелхен раскрывала ротик, лишь отправляя в него кусочек съестного, а Придд с сестрой беседу поддерживали, но не вели, да этого и не требовалось. Говорила баронесса Вейзель, и она имела на это право. Хотя бы на это.

Ли не знал, как и когда его собственная мать впервые увидела отца, что он сказал, что она ответила… Хотел бы знать? Теперь — да. Проэмперадор слушал об отплясавшем свое марагонском празднике и видел, как к пышущей здоровьем и уверенностью в своих чарах девице подходит чопорный капитан. Пара знакомится, чинно ест знаменитые пирожки, дефилирует мимо телеги с игрушечными бедами, присматривается к танцующим, входит в круг. Они не торопятся — любовь ведет их широкой, проторенной тысячами бергерских башмаков тропой, но это несомненно любовь. Она длится год за годом, пока ее не обрывает пуля. Нелепая, случайная, беспощадная.

— …Курт вспомнил о наших поисках. Конечно, имя «Рокэ» в Бергмарке — редкость, но наши сыновья будут служить Талигу.

— Несомненно, сударыня. Итак, генерал Вейзель велел назвать сына Рокэ?

— Его сил хватило только на то, чтобы прошептать «Рокэ». Этот глупый Трогге ничего не понял, ему почудилось, что Курт зовет Первого маршала, такая нелепость! Хотя Трогге не мог знать, о чем мы говорили утром. Мы встретились на марагонском празднике, и потеряли друг друга мы тоже в Марагоне…

Графиня Савиньяк молчала, шокируя соседей своей бесчувственностью; баронесса Вейзель говорила и говорила, возвращаясь к истокам своего счастья, чтобы вновь спуститься берегом к устью. Лионель приподнял бокал:

— За вашу первую встречу, сударыня.

Вдова благосклонно кивнула, рассказ продолжался, иногда его прерывали тосты, иногда слуги. Подавали новые блюда, меняли посуду, но выставленное на стол вино не спешило кончаться — бергеры то ли скромничали, то ли не любили «этой южной кислятины». Ничего, в Агмштадте наверстают. Конец трапезе положили напольные часы, как и многое в этом замке, созданные вскоре после Двадцатилетней. Изукрашенные серебряными осетрами и лентами водорослей, они били и раньше, но в этот раз все отчего-то замолчали, прервав и так полумертвую беседу. Когда звон затих, баронесса Вейзель поднялась, следом вскочила ее приемная дочь, и сразу же начали вставать мужчины; сидеть осталась лишь хозяйка замка, показывая, что за этим столом распоряжается не она.

— Благодарю вас всех, — вдова медленно переводила взгляд с лица на лицо, — и приглашаю в наш дом, когда военные смогут оставить армию. Я доверяю маркграфу встретить моего мужа, а мы с Мелхен пока останемся здесь. Курт велел бы мне именно это. Генерал Райнштайнер, я не сомневаюсь, что вы определили в эскорт хороших солдат, и подтверждаю ваш выбор. Мы до вашего отъезда еще увидимся, но я говорю сейчас, а вы — слышите. Покойной всем ночи. Господин командор?

— К вашим услугам, сударыня.

Она в самом деле устала, это чувствовалось и по походке, еще более тяжелой, чем днем, и по молчанию, которое не нарушали ни гоганни, ни плывущая впереди графиня Гирке. Серебряный шандал в ее руке наверняка вышел из той же мастерской, что и часы. Тогдашние Альт-Вельдеры обладали неплохим вкусом и думали о потомках, а теперь их не осталось, разве что титул получит один из братьев Придда.

Женщина со свечами бесшумно поднималась по лестнице, она вполне могла сойти за призрак, обстоятельства к этому располагали.

— Бедная девочка, — вздохнула баронесса, — у этого озера она зачахнет. Я так ей и сказала.

Если ответить нечего, лучше не отвечать. Савиньяк промолчал, это было нетрудно — они почти пришли. У двери госпожа Юлиана неожиданно привстала на цыпочки и поцеловала Проэмперадора в лоб.

— Тебе надо выспаться, — велела она. — Вы все недосыпаете, от этого развивается сердечная болезнь.

— Нашей семье, сударыня, это не свойственно, но я последую вашему совету.

Две женщины исчезают в приоткрывшемся проеме. Третья остается. Это кстати, если только она не уподобится Фриде.

Жермон поднялся из-за стола в твердой уверенности, что сыт, однако через полчаса иллюзия рассеялась: Ариго был голоден, как торский волк после недельного бурана. Увы, в отведенных генералу комнатах имелись книги, но не еда. Голодающий совсем уже собрался спуститься в конюшни и пошарить в седельных сумках — помешал Райнштайнер. Барон отобедал на совесть и теперь решил поговорить, Жермон ничего против не имел и лишь спросил, не найдется ли у друга чего-нибудь съестного.

— Я видел, что ты плохо ешь, — кивнул бергер, — и зашел узнать, как ты себя чувствуешь, но твой внешний вид рассеял мои опасения. Тебе не понравилось, как здесь готовят? Это удивительно, в Альт-Вельдере отличная кухня, хоть и необычная для этих мест.

— Да! — с готовностью подтвердил Ариго, не пробовавший подобных уток даже в гвардейской юности, но почему-то ограничившийся всего одной птицей. — Сам не знаю, с чего я решил, что сыт. Так у тебя ничего нет?

— Я распорядился об ужине, — невозмутимо сообщил барон. — Правда, я не думал, что он пригодится немедленно. Герман, у нас слишком мало времени, чтобы ложиться спать вместе с беременной вдовой. Надеюсь, ты понял, что я имел в виду одновременность отхода ко сну. Я хотел кое-что предложить, но сперва тебе следует перекусить.

С чем с чем, а с этим Ариго был полностью согласен. Больше, чем есть, ему хотелось лишь говорить о графине Гирке, но это было неуместно. К тому же Ойген собрался порассуждать, и его рассуждения остановить было лишь немногим проще, чем разогнавшегося Катершванца. Непарного.

— Я с радостью что-нибудь проглочу, — кивнул Жермон, так как молчание Райнштайнер мог принять за отказ. — Наверное, я стеснялся. Три дамы и Проэмперадор — это для меня слишком.

Ойген показал зубы, подтверждая, что шутка принята, и они перебрались к бергеру, где вкусно пахло хорошей мясной подливой. Жермон ел, Райнштайнер катал хлебные шарики и повторял то, что Ариго слышал уже не раз.