Анна Одина - Магистр

Помимо самого мэтра в совет входило много замечательных персонажей. Вернее, они втекали и вытекали прочь, как бывает со многими предприятиями, в которых идее по-настоящему предан лишь один человек. Де Катедраль лишь терпеливо копил выводы, делал пометки на полях странных книг, считывал с астролябии положения звезд (хотя знал о несовершенстве этого инструмента) и наблюдал в телескоп сумрак мира.

Нашей истории, имевшей место в 1905–1906 годах по Рождеству Христову, предшествовал следующий эпистолярный обмен. В 1869 году де Катедраль написал письмо ректору колледжа Всех Душ и по совместительству вице-канцлеру Оксфорда Фрэнсису Лейтону:

My dear Leighton:

I trust you are keeping well and your office is flourishing. Since our last hasty exchange I have uncovered much that I considered altogether lost. Hence I must confess (with some alarm but not entirely without pleasant agitation) that my pursuit of Knowledge can no longer be contained in Paris. Some of the sources vital for my research must be – as I have now ascertained beyond doubt – located across la Manche.

I will therefore need to intrude upon your hospitality as previously discussed, and for an indefinite term, unless, of course, you are fettered by Commitments that must needs force you to disavow our prior Arrangement. In hopes that this is not so I remain, my dear fellow,

Your servant

E. de Cathédrale

P.S. Please see to it that the Sun Clock is removed. – E. dC [103]

Из повелительного постскриптума видно: де Катедраль не сомневался, что ректор пойдет ему навстречу. Ответ был таков:

My dear Friend,

That I should forsake our Agreement is, indeed, quite unthinkable. I would invite you to come at once, but before you do so, restoration works must be completed. Please be assured that thereafter you will have the Chamber of Thorn entirely to you. Your lodgings will be as agreed before, I will also endeavour to have Sir Wren’s clock removed from its current position.

Your faithful ally

F. Knyvett Leighton

Warden, All Souls [104]

Отступление о колледже Всех Душ, палате Торн и ее руководителе, а потом и о часах было сделано здесь неспроста. Когда Винсент Ратленд приступил к выполнению программы магистратуры, так и продолжая вести две темы – искусство ренессансной Венеции (точнее, его прерывистую связь с Римом и Флоренцией) и изобразительную традицию китайской тантры, в Оксфорде по-прежнему обретались совет Торн и его глава мэтр де Катедраль, переселившийся туда после 1870 года.

Мэтру уже давно было не сорок лет, но ни один человек в здравом уме не дал бы ему, скажем… семидесяти пяти. Когда ректор Линкольна Уильям Уолтер Мэрри, изучавший смутное прошлое маэстро Ратленда, подумал о том, что неподалеку находятся люди, «причастные тайн», он имел в виду де Катедраля и его Совет. Поэтому в 1906 году, когда Винсент Ратленд успешно перешел на второй год магистратуры и его ожидало увлекательное английское лето, на свет появилось следующее письмо в этой истории. Приведем его здесь.

Dearest maître:

A lot of time has gone by since we spoke in the theatre and you lamented the lack of fresh blood in your Council, and here, lo, Providence brings a man to me who can clearly be of interest to you. The aspirant is very capable and has left behind a successful career in music. In addition to a number of European languages he is also fluent in Chinese. During the semester he performed brilliantly, and I do not doubt that his abilities will inevitably be manifested in some very active pursuits. It is to channel that manifestation that, for the Council of which you are a head, I recommend Rutland – as a pupil and as a weapon.

Yours sincerely,

W. W. Merry

Rector, Lincoln College

Oxford University [105]

Ответ последовал быстро:

Dear William,

Thank you for your kind letter. I have made some inquiries and judged that your recommendation is of the highest value. I can most certainly make use of your young man. I will find him myself.

Your friend always,

E. dC. [106]

Люди связаны с людьми. Даже нынешние, не сбивающиеся в стаи и племена среди лесов и саванн. Люди цепляются к людям, сначала невидимыми узами родства, крови и крова, а позже – порой более прочными, хотя столь же невидимыми узами любви, дружбы и такой странной вещи, как привязанность. Люди привыкают к людям, как привыкают к домам, улицам, стенам и городам, к своей речи. Другие делаются их частью, им необходимо их слышать, видеть, осязать, знать, что они рядом. В этом человеческое. Человеку чего-то не хватает между землей, на которую он опирается ногами, и небом, в которое упирается его голова, если рядом нет другого человека. Того, кого он любит. Кто его интересует. Кого интересует он.

Оглядываясь на два десятка лет жизни Винсента Ратленда, автор вынужден признать, что банальное общее место, изложенное в предыдущем абзаце, не имело никакого отношения к нашему герою. Может быть, все было бы иначе, родись он в нормальной семье и располагай родителями, хотя бы матерью, чтобы вместе с материнским молоком в него вошла любовь – умение любви – и к матери, и к другим близким людям. Может быть, он полюбил бы бабушку, как Лермонтов, или няню, как Пушкин, брата, как Черепанов (любой), или сестру, как какая-нибудь из Бронте.

История не знает условного наклонения, и мы можем дедуцировать из монастырского прошлого Ратленда, что никаких привязанностей среди детей и взрослых у него не возникло – у него единственного из воспитанников Святого Валента, по долгу приютского детства привязывавшихся к монахиням, к воспитателям и друг к другу. Читатель, наверное, давно уже нетерпеливо треплет эту страницу, задавая вопрос: «А как же Агнес?» Вот вам и няня, и материнская фигура, и сестринская. Он защищал ее, рискуя жизнью, устроил ее судьбу и так страшно мстил за нее, в столь юном возрасте взяв на душу грех насилия и убийства. Не за себя же мстил – за Агнес.

Да, Винсент был привязан к Агнес, а она к нему. Он защищал ее от всего, в чем видел опасность, – от нерадивых учеников до ихэтуаней, а она спасла его в первый же день жизни и помогла уцелеть в монастыре, где он оказался один на один с музыкой, еще более убийственной, чем боксеры. Но что-то помешало нашему герою не только уехать из Китая вместе с Агнес, но и сразу по прибытии в Европу начать ее искать. Автору кажется, что неспроста: Винсент оставил в прошлом детскую зависимость и страшную сцену в монастырском саду, решил, что Агнес ему уже не нужна, а он не нужен Агнес, потому что он уже не был мальчиком, а она… ей тоже надо было оставить в прошлом монастырь и Китай. Поэтому, лишь хорошенько обосновавшись в Оксфорде (с его опытом врастания в новые места это произошло очень быстро), он решил, что настала пора проведать Агнес, и поехал в ее родное графство Ратленд. Но не нашел ее там.

Винсент вообще с огромным интересом исследовал Англию, язык которой оказался для него родным. В Святом Валенте вокруг него было много родных языков – пекинки происходили из разных стран, но между собой говорили по-французски. Французский был основным языком преподавания, латынь – одним из основных предметов и языком письменного общения, а по-английски со своим воспитанником говорила Агнес, единственная англичанка в монастыре. Поэтому наш герой, еще в Китае прочитавший об Англии все возможное и наслушавшийся от Агнес рассказов о родине, чувствовал себя на Острове своим. Почти. В Англии тридцать девять графств, столько же, сколько колледжей в Оксфорде, а Ратленд – самое маленькое историческое графство в Англии, даже девиз его («multum in parvo», «многое в малом») говорит об этом.