Hephaestia - Северный цветок

— Что ты, государь, что ты! — старый управитель двора замахал руками. — Да хранят тебя светлые боги еще многие лета! Я лишь написал правду, стараясь не растекаться мыслью и придерживаться исключительно самого важного!

— Хм… неплохо получилось, и впрямь — ничего лишнего, — Эйрих протянул старику свиток. — Пусть хранится в моем кабинете, а ты продолжай в том же духе, чтобы хронисты моих сыновей и внуков имели перед глазами достойный пример.

— Государь, раз уж речь зашла о твоих сыновьях, — старый управляющий смущенно кашлянул. — Принц Конрад вот уже второй раз позволил себе вернуться в замок далеко за полночь… и охрана потворствует этим его поздним вылазкам в город… Государыня беспокоится…

Эйрих вновь улыбнулся.

— Я в курсе всех дел Конрада, старина, не о чем переживать, я сам поговорю с супругой, — пятнадцатилетний наследный принц был предельно откровенен с отцом, и Эйрих знал, кого навещал его сын в столице. — Что-нибудь еще?

— Принц Харальд, государь… с этим вовсе сладу нет — то драгоценные вазы из лука расстреливает, то статуи с крыши сбивает из своих чудных «машин»! — пожаловался управляющий.

— О да, энергия из Харви так и бьет! — согласился Император. — Потерпи еще немного, старина, скоро я отправлю среднего сына на флот к монсеньору Теодору — там его инженерно-разрушительные таланты разовьются в должном русле. Но ведь это не все?

— Ты как всегда видишь насквозь, государь, — старик вздохнул. — Педагоги третьего принца, Сверрира, жалуются, что мальчик постоянно убегает с уроков в конюшни и псарни, и предпочитает постигать мастерство коновала в ущерб философии и прочим высоким наукам!

— Должна же моя страсть к медицине передаться хоть кому-то из детей! — рассмеялся правитель, лукаво щуря большие синие глаза, столь же ясные, как и в юности. — Ну, это все?

— Ох, государь, если бы…пока ты объезжал дальние провинции, младший из твоих сыновей, Бертран, тоже отличился — заявил, что не хочет постигать знания под опекой мудрых жрецов, что это скучно и нудно, и он предпочел бы взяться за меч и лук… и это в десять лет!..

— И это ни капли не удивительно, старина, поскольку я сам в его годы вовсю упражнялся с оружием и стрелял мелкую дичь. А что леди Кармелин, здорова?

— Хвала богам, ваше величество, и в прекрасном здравии после рождения малышки принцессы ожидает вас в своих покоях! — управляющий низко поклонился и указал жезлом в направлении золоченых дверей, соединяющих аппартаменты Императора и его жены.

— Позже, Альберий, сперва разберемся с подготовкой к торжествам. Когда прибывает монсеньор Теодор и что там с посольствами от наших вассалов? — Эйрих опустился в удобное кресло.

Покончив с делами и навестив супругу с новорожденной дочерью, Император по обыкновению отправился прогуляться по своему огромному дворцу. Навестил сыновей и больных сановников, выслушал несколько срочных донесений и новости из столицы.

Эйрих поднялся на внутреннюю крепостную стену и прошел до угловой смотровой башни, откуда открывался вид на морской залив. В просторной гавани, окруженной кипарисовыми и пальмовыми рощами, стояли на рейде многочисленные военные и торговые корабли под алым флагом Ланмарка, а на далеком горизонте виднелась эскадра герцога де Бриза, о приближении которой ему только что доложили. На душе у Эйриха стало тепло — он неизменно радовался визитам герцога Теодора, своего изумительного свободолюбивого шурина, подарившего ему престол, свою искреннюю дружбу и немало горячих ночей…

Взгляд Императора сместился налево, к сияющей в солнечном свете Гробнице, отделенной от замка непроходимой пропастью. В первые годы своего правления Эйрих еще хотел восстановить мост и должным образом похоронить останки покойного Конрада, но чем больше проходило времени, тем это желание казалось Императору все менее правильным, и в конечном итоге он решил оставить все, как есть — памятником Вечной Любви, в том виде, как того пожелал сам Конрад, принявший смерть, обняв саркофаг своего возлюбленного…

Эйрих много думал о любви, был очень привязан к своей жене, гордился детьми, но ни один из коротких, пусть и ярких, романов Императора с красивыми юношами и отдаленно не походил на глубокие и верные отношения Конрада и Динео. А сердце Теодора лишь наполовину билось для него — вторая, и, очевидно, что большая половина жила любовью к морским просторам и путешествиям в неизведанные края.

«Как говорится, каждому свое… — Эйрих глубоко вздохнул, глядя на сияющий идеальной белизной купол Гробницы, — и мне уже поздно мечтать… но иногда так и подмывает взмолиться к Небесам, не пожелавшим послать мне ТАКОЙ любви — возьмите все! И пусть…»

— Государь, прости, что тревожу, прибыло посольство из Норрдана, — дежурный адъютант почтительно склонил голову.

— Да, иду… «Воистину — глупо и поздно мечтать!» — Эйрих быстро спустился по лестнице и направился к себе, чтобы переодеться для торжественного приема гостей.

Наконец это бесконечное шествие за пропахшим потом рыцарем в сверкающих доспехах, и необходимость смотреть в его багровый бычий затылок закончились у подножия трона, возвышающегося над замолчавшей вмиг толпой придворных, подобно кораблю, воздетому на гребне пенной волны — белый мрамор подножия, синий ковер с золотыми узорными кантами по краям, массивные львиные лапы опор, подлокотники в виде туго скрученных морских раковин, изрыгающих потоки золотых вод, точеные смуглые пальцы, украшенные огромными сапфирами и рубинами в изысканной оправе, столь же загорелые, странно безволосые ноги в сандалиях из золоченой кожи, край багряной, словно свежая кровь, туники, широкий пояс, охватывающий сильное, жилистое тело молодого мужчины на троне…

Дион не смел, да и не хотел поднять глаз, чтобы взглянуть в лицо правителю этого мира, игрушкой которого его намеревался сделать ненавистный захватчик, соловьем разливающийся у престола — он де и любит, и почитает своего брата и друга наравне с богами, если не больше! И всю непокорную Атлантиду он скоро бросит к его ногам! Он заставит тупых варваров лизать подошвы богоравного Эйриха, величайшего из правителей во всей истории!.. Из уважения к коему он, верный солдат и первый подданный короны Ланмарка, даже не притронулся к прелестному и невинному юноше-рабу, которого преподносит в дар своему великому брату! — вот так, открыто, перед всеми! — Дион чуть не задохнулся от ярости и боли, его низко склоненное лицо вспыхнуло темным румянцем. Он желал бы провалиться в самую глубокую из тех пропастей, что отделяют неприступное замковое плато от всего света, лишь бы не быть выставленным на всеобщее обозрение перед этой безумной развратной толпой и их отвратительным господином!