Вук Задунайский - Балканский венец

Побросали все юнаки да устремились следом, но никак не могли догнать короля, только мелькал он впереди, среди деревьев, да стучали подковы коня его. Но вдруг все стихло, и узрели юнаки – вон он, господарь их, лежит на листьях опавших да глядит в небо, не говорит ничего, сам живой еще, глаза же его будто стекло, а конь бродит вокруг и ржет. Видать, в скачке случился у короля удар, и пал он на землю. Забрала господаря Дикая Охота, ибо звучали рога ее только для него одного. Верой и красотой строил он страну свою, и расцвела она наконец долгожданными и преизобильными цветами. Правил он сорок лет и воздвиг сорок монастырей, в коих стал ктитором [143], – по храму на каждый год, ибо дал когда-то обет в том. Твердили иные злопыхатели, что много было грехов у господаря и что так замаливал он их пред Господом. Всяко может быть, только что с того? Не для того жизнь дается человеку, чтоб не грешить, а для того, чтоб замолить грехи свои.

Люди при Милутине зажили богато и вольготно. Не токмо князья да бояре, но даже и простолюдины, ибо много делал он и для них. Больницы и дома странноприимные отстроил, а прежде их в стране в глаза не видывали, и подаяние раздавал, не скупясь, тем, кому потребно оно. Не был побежден Милутин ни в едином сражении и вдвое увеличил размеры державы своей супротив того, что оставили ему отец с братом. Простиралась она теперь от Дуная, что называли ромеи Стримоном, до Ядранского моря, от Дрины – до моря Белого, вплоть до самого Афона. Пережил господарь пятерых жен своих и детей без счета, и даже внуков иных, а сына даже ослепил своею рукою.

Но едва накрыла могилу господаря плита мраморная, как снова налетели на Сербию злые ветры. Держали страну прежде сильные руки, а как ослабли да разомкнулись, так и стряслась беда. Обернулась королева, на троне сидючи, а вокруг – никого из тех, на кого можно было бы опереться. Сын в бой рвется, да только молод он еще, годков ему всего шестнадцать, и хоть мечом справно машет да «Стратегион» одолел, но господарю ж не токмо сие потребно.

Тут же и враги старые ждать себя не заставили – и как они, проклятые, скоры-то на подъем поживы заради? При Милутине и голову поднять не смели, скор был господарь на расправу, а тут вольницу почуяли. Бежал из крепости, подкупив стражников, Владислав, объявился на северной границе с войском, наполовину сербским, наполовину венгерским, господарем себя кличет – дескать, по договору в Дежево после смерти Милутина править потомкам брата его, Драгутина, а что отрекся тот под принуждением, так не мог он отречься за сына. Покинул обитель свою и королевич Стефан. Те, что приставлены были следить за ним, сами признали его королем и подались вместе с ним, а иноки тому не препятствовали. Объявился Стефан на восточной границе с войском, наполовину сербским, наполовину болгарским, помог ему царь Шишман, муж сестры его Анны. Тоже господарем кличет себя Стефан по праву, ибо он старший сын Милутина и преемник законный.

И собрались все, кто верен остался семье господаревой, в Призрене, провозгласили королем сербским Константина да поставили его во главе воинства, ибо ему завещал Милутин державу свою, его назвал преемником своим. Перекрестила Симонис сына на прощанье и долго глядела вослед ему, тяжко было у ней на сердце.

Двинулись все три воинства, равные по мощи, навстречу друг другу. Только сталь могла решить спор Неманичей. Почуяла Симонис неумолимую поступь проклятия. Разливалось оно в воздухе, текло по воде и стелилось по земле. Скоро, очень скоро падет оно на головы жертв своих. Широка земля, высоко небо, можно идти на все четыре стороны и никогда не встречаться, но раз родился Неманичем, никуда тебе не деться, найдешь ты проклятие свое, и оно тебя отыщет, где бы ты ни был. Не разойдутся двое Неманичей на одном поле, не разъедутся, не уживутся они там – многое могла поведать о том королева сербская. А тут их сразу трое собралось. Не носит столько земля.

Ни жива ни мертва сидела королева в палатах своих, когда принесли ей добрую весть. Встретились в поле два воинства, Владислава и Константина. Досталась победа Константину. Зарублен был умудренный летами бунтовщик молодым королевичем в честном бою. Отныне не будет ветвь Драгутинова воду мутить, ибо не оставил брат старого господаря более сыновей. Хотя нет, был еще сын, Урошичем звали его в миру, но убоялся он проклятия родового и скрылся от него за стенами монастырскими, приняв постриг, и не коснулось его проклятие крылом своим. И хотя радостной была весть о победе, не по себе стало королеве, ибо вновь свершилось неизбежное – брат убил брата. Но впереди ждала сеча еще страшнее прежней.

Как встали друг против друга два воинства – одно Константиново, другое Стефаново, – не смогла королева усидеть на месте. Берет она перо и бумагу да пишет письмо Стефану – когда-то жениху своему нареченному, а нынче выходит так, что и первому врагу: «Заклинаю тебя, Стефан, всем святым, что есть у тебя, не дай свершиться греху тяжкому. Не убий сына своего Константина – сын он тебе, хотя и сам о том не ведает. Не допусти смертоубийства, иначе вновь падет проклятие Неманичей на тебя и на потомков твоих и сотрет их с лица земли». Запечатала королева сербская письмо печатью своей и шлет с гонцом к Стефану. Все продумала королева – не станет убивать он сына своего. Одно только позабыла – ослеплен Стефан, нет у него глаз, нечем прочесть ему послание ее, а чужим людям видеть его не надобно.

Меж тем сошлись два воинства. Вел одно Константин, другое – Стефан, оба с воеводами своими. Но поелику был Стефан незряч, то садился он на коня, коего вели в поводу юнаки, и так как не мог сам, подобно отцу, испытывать крепость мышц своих прямо в поле, то только лишь указывал. Не было еще такого ни на чьей памяти, чтобы слепой водил воинов в сечу. Сошлись два воинства – но ни одно не могло взять верх. День бьются, два бьются…

Не усидела королева в Призрене, ходила по палатам взад-вперед, не было ей покоя. Велела седлать коней для себя и свиты своей да выехала прямо туда, где решалась сейчас судьба их. Но не суждено было доехать ей до поля бранного. У Печа повстречались ей воины раненые, что ехали с севера, все больше и больше их становилось с каждым поворотом дороги. Поведали они королеве, что на третий день повернули оружие воеводы Константина, болгарами подкупленные, против господаря своего, на том битва и кончилась. Взял верх Стефан, будет теперь у Сербии новый король. Держат опального королевича под стражей, в шатре его.

Бешено забилось сердце Симонис от вестей таких, быстрее погоняла она коня, дабы не опоздать. Едва миновала королева со свитою своей мост через Ситницу, как узрела обоз на дороге. Старшие над ним признали ее, но на вопрос, что везут они, не могли внятно ответствовать. Неправильным показалось это Симонис, спешилась она, подошла к подводе да откинула край ковра, коим была та накрыта. И ужас обуял ее, ибо узрела она сына своего, королевича Константина, мертвого, с перерезанным горлом. Земля ушла у нее из-под ног. Умерла в тот миг дочь базилевса Андроника, этот ангел, тихий и кроткий, но дала знать о себе истая королева сербов, будто родилась она не в роду Палеологов, а в роду Неманичей. Ни слезинки не пролилось, ни стенания никто не услышал. Развернулась королева да вскочила на коня.