Вячеслав Перевощиков - Меч Руса. Волхв

Когда шествие поравнялось с колодцем, за которым стоял волхв и охранявшие его воины, отец Федор поднял руку, и монахи остановились. Рокочущий гул низких голосов ударился о стенки колодца и, провалившись вниз, в глубины земли, вернулся гудящим трубным эхом. Священник медленно повернулся и направился к волхву, глядя поверх голов стоящих перед ним воинов, словно их и не существовало вовсе.

«Хороший прием, – подумал Велегаст, выставляя вперед посох. – Сам он, конечно, нападать не будет, но дорогу своим монахам расчистит, потому что воины-христиане вынуждены будут расступиться перед своим попом».

Понял это и Орша и, выставив вперед острие меча, грозно крикнул:

– Стой, ромей, на месте, а не то я проткну твое черное сердце!

Отец Федор остановился и вперил свои глаза, источающие темный пламень, на воина, стоящего прямо перед ним в куяке – недорогом панцире из выгнутых досок.

– Агафон, раб божий, ответствуй мне: веруешь ли ты в Господа Бога нашего Иисуса Христа, веруешь ли ты в Матерь Божью и в Святую Троицу?

– Верую, – отвечал воин дрогнувшим голосом.

– Тогда преклони свои колени перед ликом Всевышнего, узри свет животворный, наполняющий сердце твое благодатью…

Отец Федор, наверное, мог бы говорить еще долго и наверняка добился бы своего, потому что по лицу воина пробежала волна смущения, и глаза его затуманились, стекленея в состоянии легкого гипноза. Но тут раздался громоподобный голос, изрыгающий такой четырехэтажный мат, что священник чуть не выронил свое кадило. Это ругался Орша Бранкович, ругался страшно и бесподобно, так что кресты в руках монахов качались в разные стороны. Велегаст не видел лица воина, с которым говорил священник, но почувствовал, как невидимый простому глазу полупрозрачный желтый туман окутывает голову человека. Он уже поднял посох, чтобы вмешаться, но тут как раз зазвучала ругань сотника, и волхв с удивлением обнаружил, что под действием мата рассеялась черная магия, желтоватый туман исчез, и воин стряхнул с себя оцепенение.

– Зачем вы меня смущаете, отче, – сурово сказал воин. – Я дал клятву воина, а к вашим святыням я потом приложусь.

– Приложишься, непременно приложишься, – усмехнулся отец Федор. – Если только жив будешь. Последний раз прошу тебя, сын мой, отойди от этих посланцев дьявола и ступай себе с миром.

– Не могу, отче, клятва русича священна, я перед Всевышним ее давал.

– Ну что ж, – вздохнул священник. – Видит Бог, я хотел тебе мира, но ты сам выбрал свой путь. Прощай Агафон!

– Я вам не Агафон! – вдруг огрызнулся воин. – Я – Зарян из рода Мечиславичей, я родился Заряном, им я и умру, если на то будет воля божья.

– Что ж, посмотрим, какова воля божья. – Отец Федор повернулся и пошел к своим монахам, на ходу махнув рукой с многозначительным словом «аминь».

И едва прозвучало это «аминь», как монахи стали медленно подступать к горстке отчаянных храбрецов, пожелавших сражаться с целым христианским миром. Голоса, распевающие псалмы, усилились, словно пытаясь монотонными звуками спеленать по рукам и ногам неугодных христову учению людей. И может быть, у них и получилось бы это, но тут вдруг загремел громоподобный голос сотника, изрыгая в ответ целые потоки лавы отборных матюков. Орша мгновенно создавал целые шедевры переплетения матерных слов и беспощадно хлестал ими, как плетью, служителей византийского Бога. Монахов чуть заметно зашатало и покорежило, и движения их потеряли былую уверенность. Велегаст смотрел на это и дивился; он слышал раньше, что мат был ритуально-магическим языком древних воинов, что им отгоняли нечистую силу и даже снимали проклятия, но он не ожидал увидеть столь сильного действия этих незамысловатых слов. И все же слова, всего лишь только слова, и монахи, переступая через них, неумолимо продвигаются все ближе и ближе.

– Братья мои, берегитесь крестов! – вскричал сотник.

Только теперь стало отчетливо видно, что на концах крестов были железные венцы с острыми, как нож, краями. И предупреждение прозвучало как раз вовремя; кресты повернулись, наклоняя один из концов в сторону обреченных людей, и стали похожи на боевую кирку на длинной ручке. Опаснейшее оружие древнего мира; сильнейший удар, причем длинный клюв кирки ныряет за щит, пробивая любые доспехи, и отбить удар из-за длинного разящего клюва очень, очень сложно.

– Топорами отбиваться! – скомандовал Орша, добавляя новую порцию мата.

В тот же миг в его правой руке оказался боевой топор, а меч перелетел в левую, на запястье которой уже крепко сидел кулачный щит. Как это произошло, Велегаст даже не заметил, поразившись боевому искусству своего друга. Воины, стоящие рядом с сотником, сделали то же самое, но чуть медленнее. Видно было, что они понимали друг друга мгновенно и не раз бились с врагом, стоя так же, как и сейчас, плечом к плечу, образуя ощетинившуюся клинками стенку, любимый строй древних русов. Вперед выдавалось только грозное копье Заряна, которое тот держал вместо меча под щитом.

– Аминь! – прозвучал за спинами монахов голос отца Федора, и лес крестов разом стремительно рухнул на обреченных воинов.

Ворон увидел русскую границу, когда солнце уже клонилось к горизонту. Дареный осторожно и быстро провел его самого и его маленький табун лошадей мимо кочевий степных хазар, и теперь вдали, над заросшим тростником топким берегом Бейсуга, видна была русская сторожевая башня и невысокий частокол вокруг заставы. Сейчас все опасности были позади, и можно было немного расслабиться. Всадники поехали медленнее, давая роздых вконец измученным коням. Дареный достал кулек с кусочками вяленого мяса и стал на ходу кормить своего сокола.

– Видишь, день какой трудный, – сказал он куда-то в простор золотисто-рыжей степи. – Птица совсем измучилась, а мы все едем и едем.

– Это ничего, – отвечал Ворон за молчаливую степь. – Там, – он указал на дымок, вьющийся над русской заставой, – ты будешь свободен. И еще, – он крепко сжал руку Дареного чуть выше запястья, – я хочу отблагодарить тебя за твою помощь. Без тебя я, наверное, пропал бы.

Ворон еще раз крепко сжал руку своего спутника и внимательно посмотрел ему в глаза:

– Спасибо тебе, друг, и в благодарность возьми себе, как дар от меня, пару любых хазарских коней, и пусть Дзевана [36] Дзевана – жена Святобора, дочь Летницы и Перуна, славянская богиня зверей и охоты. Ее культ зародился более 20 тысяч лет тому назад, от нее произошел и культ римской Дианы. всегда помогает тебе, и твоя охота всегда будет удачной.

– Рано нам еще охотиться, – отвечал Дареный, глядя куда-то через плечо Ворона с тревогой и сомнением. – Пока еще охотятся на нас. Кажется…