Андрей Уланов - Оружейник

— Что вы ему дали? — прервал Косторез словесный поток очкарика. — Морфий?

— Ни в коем случае! — возмущения в голосе доктора хватило бы на трех добрых католиков, которым предложили отпустить обложенного хворостом гусита, — У нас в больнице используются только безопасные средства, прием которых не вызывает этой ужасающей зависимости. В данном случае я счел возможным использовать юкодал, это новейшее обезболивающее, известной фирмы…

— Полусинтетический опиоид, улучшенный вариант героина, — в наркоте наш доктор разбирается как боженька, с его-то практикой. — Вещи при нем были?

— Д-да, разумеется.

— Принесите. — голос у Костореза был обманчиво спокоен. — Сейчас.

Некая интуиция у очкарика все же была — он умчался прежде, чем Косторез начал бить его головой о стену.

— Сжечь и обоссать… — Косторез, присев на постель, осторожно взял Кота за запястье… — Понабрали коновалов…

— Ты сам что скажешь?

— У меня взгляд не рентген. Ранение слепое, пульс хоть и слабый, но стабильный. Что там внутри, — наш док зло скривился… — Надо смотреть. И доставать пулю, хотя операция может его добить. Вот что… Свен у местных полицаев наверняка задержится, они там любят разводить бюрократию. Пока не стемнело… Мартин, давайте с Ковбоем по дороге, гляньте, где его нашли.

Понятно, что сказать это было куда проще, чем сделать. К счастью, подобравший Кота подручный местного молочника оказался на месте в лавке. Две марки серебром и наш угрюмый вид оказались вполне достаточным аргументом, чтобы он, хоть и побледнев немного, полез на заднее сиденье «рено».

Интересно, что местные вообще подумают о нас? Подобрали человека с огнестрельным ранением, а через несколько часов в их сонный городишко влетают его приятели, разве что не паля из окон по прохожим. Хотя, в общем, плевать — у полиции герцогства, миль пардон, Великого герцогства Баден к нам пока претензий не было, пока.

Говорить по-немецки Ковбой умел примерно так же, как и водить машину, не говоря уж про понимание швабского диалекта. Так что мне проходилось одновременно следить за дорогой и расспрашивать нашего молочного друга, Ганса. Он оказался старше, чем показалось на первый взгляд — по щуплому виду я вообще принял его за подростка, едва начавшего бриться. Оказалось — двадцать шесть, жена и даже ребенок. Наугад я помянул голодные военные годы и это была десятка, Ганс тут же перестал жаться в углу и разразился длинной обличительной речью, поминая кайзера, лягушатников, баварцев и велосипедистов — последние регулярно норовили окончить свои дни под колесами его пикапчика. Отец у Ганса погиб в 15-м, еще до "брюквенной зимы", мать умерла от "испанки", после чего их с сестрой забрал из города двоюродный дядя и "пристроил" к другому дальнему родственнику. С тех пор он и колесил каждое утро по фермам, сначала на повозке, потом хозяин лавки купил для него крохотный "ганомаг", на котором он и привез сегодня утром выползшего на дорогу Кота… вон как раз у того камня, герр Мартин, туточки!

Со временем Косторез немного просчитался. Солнце и в самом деле еще не зашло, но его хватало лишь на верхушки деревьев… на склоне горы. А здесь, внизу, было уже почти темно. Впрочем, темное пятно в дорожной пыли можно было различить даже сейчас.

Зато Ковбой оказался более предусмотрительным — он вылез из машины, небрежно помахивая длинной палкой "прожекторного" фонаря. Фирма "винчестер" и я даже помнил, где он его украл прямо с прилавка.

— Пройдемся? Только этому скажи, чтобы в машине посидел.

Я оглянулся на лес. Schwarzwald получил свое прозвище не зря, здесь и днем-то иногда фонарик нужен. С чего Мастера с Котом вдруг понесло сюда? Ехали бы себе вдоль Рейна, через Фрайбург-на-Бреслау…

— А стоит?

— Не сходим — не узнаем, — хохотнул Ковбой. — Пошли, наверняка шагать много не придется, Котяра не в том виде был, чтобы марафоны бегать…

— Всякое бывает.

— Эт-точно. Но, — Ковбой поднял фонарик, — во-первых, не все такие живучие сволочи как ты, Комиссар.

Мы не особо лезли в прошлое друг друга. Ковбой в это смысле являл исключение или же антипода наглухо замкнутого в себе доктора. Парень-душа-нараспашку, он был готов пересказывать свою биографию в деталях всем и каждому, особенно, если поставить перед ним виски. Правда, каждый раз это была немного другая история. Некоторые эпизоды повторялись, некоторые — нет, но лично я бы не взялся гадать, что в этой буйной смеси придуманного, а что — чистая правда. Запросто могло быть и все, а что путается, так по башке прилетало неоднократно.

И да, когда после дня работы по жаре лезешь в воду с остальными, мысль о закрытом купальном костюме как-то не возникает. А шрамы сами по себе могут рассказать достаточно много.

— Сколько ты полз после того расстрела? День? Два? Три?

— Не знаю.

Там не было времени. Просто надо было ползти вперед, пока хватало сил… потом терять сознание, приходить в себя и снова ползти, а ночь или просто потемнело в глазах, это уже совсем не важно.

Склон, как оказалось, начинался почти сразу же за первыми деревьями. С дороги не понять, уклон поначалу не такой уж большой, градусов 15–20, но вполне ощутимый. Впрочем, идти вверх было не сложно, больше проблем доставляли ветки, так и норовящие залезть в лицо, сшибить с головы кепку и накидать иголок за воротник. Потом в кустарнике справа заворочалось, захрустело что-то большое. Мы с Ковбоем замерли в одной и той же позе — правая рука под плащом, со стороны выглядит забавно, — и с одной на двоих мыслью про оставленный в багажнике арсенал. К счастью, лесное чудо-юдо решило не связываться с парой психов и, обиженно хрюкнув напоследок, удалилось в чащу.

На опушку мы вышли, когда уже почти стемнело, а между деревьями кое-где уже начали змеиться белесые полосы тумана. Надо было возвращаться и я уже собрался это сказать Ковбою, когда он вдруг поднял фонарь над головой, направляя луч сверху вниз. След, по которому мы шли, начинался здесь, в буквально в паре десятков метров от кромки леса — вытянутое пятно примятой и очень темной травы.

До сегодняшнего вечера я считал, что наш коровий мальчик — хороший, опытный следопыт. Сейчас эта оценка казалась мне значительным преуменьшением. Там, где я в луче фонаря успевал разглядеть лишь траву и какие-то ночные цветочки, Ковбой словно читал утреннюю газету.

— Смотри… тут он бежал рывками, из стороны в сторону. А когда осталось полсотни ярдов, рванул по прямой, что было сил. Видно, решил, что они далеко, а лес — вот он, камн… а-апчхи! — остаток фразы перекрылся чихом и я больше по смыслу догадался, что Ковбой имел в виду "stone's throw".

— Они?

— Ну те… на дороге.

В первый момент я даже не понял, о чем речь. Нормальная дорога — гравийное шоссе, макадам или как-его-там, — где мы бросили машину с молочником, осталась внизу, за лесом. Лишь пройдя еще полсотни шагов, я разглядел среди травы бледную полосу. Грунтовка, но вполне неплохо укатанная, кто-то тут по ней время от времени катается…