Татьяна Иванько - Байкал. Книга 4

– Арий… Ты что… ты что творишь?! – воскликнула я, теперь изумляясь ещё больше.

Если до этого я испугалась и не могла понять, для чего я непонятному ангелу, то теперь на миг блеснула надежда, что хотя бы беды со мной не будет… хотя… разве уже не беда?

– Ты что?!

– Не бойся.

– Не бойся?! – сразу разозлилась я, ударив его кулаками в грудь. – Да я не боюсь, дурак! Преступник!.. Что делаешь! Пусти! Пусти, я вернусь! Я вернусь к Кратону… Он мой муж! – я застучала в его твёрдую, но не каменную, какую-то иначе твёрдую грудь, будто на камне растет мягкий и тёплый мох. И откуда мне знать про этот мох на камнях… что же это такое в моей бедной голове?..

– Он не муж тебе! – сердито сказал Арий. – Он обманщик! Он взял тебя больной и слабой, не спросясь, не дожидаясь…

– А ты что же?! – перебила я. – Ты лучше делашь?!

– Я тебя не трону! Не заставлю спать с собой, я хочу…

– Чего? Чего ты хочешь?!.. Отпусти… верни меня! – опять забилась я.

– Нет! – сказал он, непреклонно.

– Дурак! – заплакала я. – Дурак же какой… патлатый!

Я плакала от бессилья и оттого, что вернуться и правда теперь невозможно. Как я вернусь? Как теперь на эту площадь пред всеми этими людьми? Перед Кратоном… где я была? Кратон – царь, не конюх, он не может взять в жёны сомнительную женщину… Непоправимая безысходность разверзлась передо мной.

Плача, я бессильно прислонилась лбом к его груди, и он уже мягко прижал меня руками, чтобы ловчее было нести. Мерно двигались громадные крылья за Ариевой спиной, мощными махами унося меня всё дальше от Кратона и от того, что было моей жизнью, маленьким кусочком тверди, за который я цеплялась, не зная больше ничего.

– Не плачь, Аяя, – Арий ласково погладил меня по голове, с которой свалилась и потерялась где-то корона, теплом выдохнул мне на волосы. – Всё теперь будет хорошо.

– Что ж… хорошо-то?.. что… ж?.. Молчи уж… – всхлипывая, прошептала я, уткнувшись в его тёплую грудь уже всем лицом, заливая слезами его рубашку.

Наконец, Арий спустился на землю, вернее, на песок, я оступилась, когда он отпустил меня, золотые сандалии давно слетели, потому что не имели ремешков, и босая нога подвернулась на мягком песке. Я упала, и Арий протянул мне руку, но я не приняла её, сердясь, ударила его по этой руке.

Кто-то засмеялся радостно и даже как-то светло.

– Что, не обрадовалась Аяя твоему появлению, да, Ар?! А я упреждал, – к нам подошёл высокий, как и Арий, ладный человек, светлолицый и совершенно незнакомый.

Он тоже протянул мне руку со словами:

– Здравствуй, Аяя, во веки веков!

– Ну и тебе не хворать, – со вздохом сказала я, и позволила ему помочь мне. Подниматься самой, барахтаясь перед ними в узком платье, и во всём этом тяжеловесном золоте не хотелось.

Разогнувшись, я огляделась, так и есть, мы в пустыне, темнота, ночь уже свалилась, будто крышкой накрыв всё вокруг, темноту разгоняет только факел, прикреплённый на каком-то странном сооружении, похожем на большую деревянную птицу.

– Ты кто такой, насмешник? – спросила я незнакомца.

Он засмеялся снова.

– Ну здорово, Ар! Ты даже не сказал, куда несёшь? – сказал он, обращаясь к Арию, будто меня вовсе здесь нет, али я безмозглая вовсе, вроде грудного уви в одеяльце. Хотя… многим ли я отлична от младенца?.. И всё-таки не хотелось позволить насмехаться над собой.

– Будешь шипериться, тресну в нос! – сказала я нахалу, исчерпав остатки терпения с ними двумя.

– Ого! Ну, ты можешь, мне ведомо, – сказал незнакомец, отступая, но не переставая снисходительно усмехаться. – Я – Эрбин, брат этого остолопа Ария. Он, видишь ли, придумал, что мы с тобой должны улететь из Кемета, и пожить где-нибудь в дали и уединении, пока ты не вернёшь прежние силы, и не вспомнишь саму себя и всех нас.

Я вздохнула, как они всё решают, всё решили, два человека, одного из которых я вообще не знаю…

– Что вы делаете… – в отчаянии проговорила я. – С чего взяли власть надо мной и судьбой моей?.. Кратон был мне добрым мужем…

– Кратон тебе не муж! – воскликнул Арий.

– Пусть и так, но он был добр ко мне! – воскликнула я, чувствуя, что вот-вот расплачусь снова. – Я училась у Викола…

– Очень добрый, в постель затащил – всё, что ему надо было! А учить тебя и мы двое сможем, не хуже твоего хладнокрового Викола, – зло выгнув губы, проговорил Арий. И добавил, строго хмурясь. – Незачем теперь рассуждать, назад дороги нет. Вот самолёт, отправляйтесь теперь же, скоро догадаются предвечные, в сугон пустятся, дураков-то нет.

– Куда нам путь держать? В Вавилон? – спросил Эрбин.

– Пожалуй. Там Зигалит, там дом твой, семья. Я буду прилетать всякий день, как смогу, в злате нуждаться не будете.

– Не части с прилётами, поберегись, если до сих пор не изловила тебя Повелительница, не раскрыла твой обман, то до поры, пока не шепнёт кто…

– Кто шепнёт? Кто Повелительницы Царства мёртвых не убоится? – усмехнулся Арий. – Так что не беспокойся за то слишком.

Я отошла от них, с лёгкостью рассуждавших о моей судьбе и даже не спрашивающих меня, словно я вещь, которую они украли и решают теперь, как прятать… Слёзы душили меня, город виднелся как свет за горизонтом, состоящим из волн песка. Вот и всё, вот и кончилась моя счастливая и лёгкая жизнь, полная нежности и любви доброго Кратона, знаний, что я получала каждый день, жадно впитывая, как пересушенная солнцем земля. Я никогда не увижу ни самого Кратона, потому что даже вернись я теперь же, вот отпустили меня, ведь и не держат, и я долетела назад, как я предстану пред ним?.. Чистота утеряна и с ней потеряно всё…

Я заплакала и опять села на песок, ноги не держали меня. На что, вот на что они украли меня?! На дурное не хотели, так зачем? Какую-то невозможную ерунду придумали… Кратона винят в чём-то, но какое дело ему, Арию, до этого? А ещё говорил, что любит, ясными глазами смотрел… Что за любовь, когда покою не даёт? Бессовестный… ох, бессовестный.

Он подошёл ко мне. Коснуться не посмел, просто остановился рядом и сказал негромко и очень мягко:

– Яя… ты… Я виноват, конечно, и очень… Ты прости меня, но… Я всё объясню, всё расскажу тебе, но после, ты всё поймёшь… Теперь не время, вам надо лететь.

– Не время… – прогундосила я. – Что ты…

Я хотела засыпать его упрёками, но они как-то остановились, застряли во мне, так и не покатились с моего языка, что толку упрекать теперь? Что, он исправил бы что-нибудь? А потому я протянула ему руку, чтобы подняться на ноги, в таком платье можно только несколько шагов сделать с царём об руку и всё, а не босиком по песку таскаться. Я отвернулась, высморкаться, волосы растрепались от полётов, падений, слёз, заплестись надоть, украсы снять… Но они говорили что-то, я упустила в отчаянии своём.