Регина Грез - Ведунья и богатырь

Едва успокоенный младенец заснул, Нелада умело завернула его в пеленки и передала матери, вполголоса наказывая, как завтра давать целебный отвар.

Отогнав досадную дремоту, тут и Нечай решился заговорить с гостьей:

– Дозволь спросить, а ты бабушке Белояре не внучкой будешь?

– Так и есть. Еще в зыбке меня учить начала.

– А родители твои живы?

Вздохнув, Нелада задержалась с ответом, но Задора по – хозяйски цыкнула, прижимая сынишку к пышной груди:

– Чего пристал не ко времени? Лучше старших со двора кликни, уха простывает.

В доме было заведено, что первыми за стол всегда садились мужчины. Наполнив миски до краев горячим варевом и нарезав хлеб, Веся отпросилась на свою половину, стыдясь багрового синяка на лице. Задора уложила дитя и теперь шуршала у печи, разливая малиновый квас да прикидывая, чем завтра будет кормить мужа и деверей.

Хмурая Нелада сидела у печки, – тянула из глиняной крынки томленое молоко, отказавшись от каши и ухи.

– Можа окунька тебе из чугуна вынуть или ершишку? А то я за сальцем в нижнюю клеть сбегаю… брусники моченой не подать ли… – в который раз предложила ей подобревшая Задора, уверившись в силе молодой гостьи. – Ночевать у нас ведь останешься, куда в ночь идти, до вашей-то деревни почитай более пяти верст через лес и реку.

– Останусь, – равнодушно кивнула ведунья и вдруг подняла карие глаза, перехватив внимательный взгляд Нечая. Заметив его румянец, усмехнулась уголками губ, игриво взмахнула длинными ресницами.

Тот аж куском подавился, рот кулаком зажал и выскочил из-за стола.

– Благодарствую за угощенье! Кха… кха… Скотину проверю и к себе отдыхать пойду.

«Придется сурьезный разговор с братьями на зорю перенести, а то пойдут склоки при чужих ушах… И за что ж ей такое имя дадено – Нелада, вроде, девка справная, глазастая, только уж больно тоща».

Воротясь с улицы, в низких темных сенях он, задумавшись, налетел на кадушку с мукой и тут же зацепил кудрявой головой сети, хранящиеся у притолоки. Тут же забегали поверху мыши, заворчал потревоженный суседко, посыпалась Нечаю за шиворот соломенная труха.

– И впрямь пора покидать гнездо, – грустно рассудил он, стаскивая у лежанки рубаху, – тесна стала отцова клетушка, не дает плечи расправить. – Эй, кто там опять скребется?

Ожидал у дверей пораненного кота встретить, а в комнатушку ужом проскользнула Веся, кинулась ему на грудь заплаканным личиком.

– Хоть ты меня пожалей, соколик! Хоть ты приласкай, раз муженек только поленом по ребрам гладит.

– Да ты как здесь… – ахнул Нечай, ощутив, как дрожат под тонкой сорочкой плечи невестки.

– Тише, тише, родненький, лучше послухай, что скажу, – Спирька мой ныне убрался к Кокоре Рыжему, всю ночь будут на пару волков сторожить у зарода. Ему милей в стогу ночевать, чем со мной на постеле нежиться. Измаялось душенька… Бери меня, Нечаюшко, вся твоя буду.

– Добрая ты баба, а худое затеяла, – хрипло увещевал Нечай, пытаясь смекнуть, как ловчее спровадить Весю, а та вдруг ухватила его спереди за штаны и в сердцах прошептала:

– Была коза добра, пока волки бока не отъели. Другой бы на твоем месте давно меня повалил.

– Да чего пристала, репей… Я утром пойду в Городец. Совсем ухожу от вас! – чуть не крикнул Нечай, вдруг озлясь на беспутную бабу. – Ни днем ни ночью покоя нет. Ликом люди, а по нраву зверье. Не держи обиду, Весена, тошно мне с вами жить.

– Вон что задумал… – она лениво поправила сорочку на рыхлой груди и без охотки отлепилась от Нечая, а напоследок сказала, как плюнула.

– Пропадешь в Городце, дурень. Тебя ж любой посадский облапошит, ты каждой кобыле веришь, последний кусок нищему побирушке отдашь. Простота ты, простота-а… и силища твоя не поможет, и змеиный колдовской пояс.

– А не твоя забота! За мужем следи, бесстыдница.

Спровадил поникшую Весю да скоро и пожалел, ведь не от хорошей жизни она к нему пришла, словно тать в ночи за горелой корочкой счастья. А все же не годится задирать подол братовой жене. Даже на прощанье.

Оставшись один, с тихим стоном Нечай рухнул на овчины в углу и жадно втянул знакомый запах родного угла: выделанной кожей несло, чистой шерстью и матушкиными хлебами. А еще знал, как в дому затихнет, сверчок под полом заведет свою стрекотню, проказливые мышата опять вдоль стенок завозятся.

Нечем у него теперь в клети разжиться, все припасы Ставр на зиму в амбар перенес – и бочонки с огурцами и рубленой капустой, и кадушки с медом, остались лишь связки лука да куль толокна.

На рассвете Нечай проснулся будто от батюшкиного пинка, как бывало по младости. Прислушался, кажись, в сенях за дверями два голоса шепчутся. Грубый, шершавый – Спирькин, а тягучий, глубокий не знаком. Разве что ведунья проснулась… Ишь, наставляет брата, как старая тетерка цыпленка малого.

– Не спутай, смотри, корни могущника на растущую лунницу молоть надо, тогда отвар тебе мужской силы добренько прибавит. Да моркови ешь, не скупясь, и жену в бане парь чаще еловым веником. Воду мою наговорную береги, будешь умываться три зори из турьего рога – снова кровь взыграет. А там уж сам должен знать, за какой «ухват» браться и как ловчее его в "печное устье" совать. У жены твоей дровишки жарко горят… Ежели снова дубьем обижать не будешь, детки родятся крепкими.

Тут Нечаю помстилось, что Спирька со слезой в голосе отвечал.

– Благодарствую, Нелада… как по батюшке величать тебя не ведаю, прости за обиду, толкнул давеча на дворе. Увидал, как ты с Веськой в сенник пошла, решил, будто против меня сговор дуете, совсем хотите уморить… Не сдюжил, прости… Не поминай лихом. А то, можа, погостила бы у нас денек, а? Я после сам провожу до Ощипок.

– У меня теперь дорога другая, втрое длиннее прежней. Прощай и здоров будь.

Дохнуло из сеней морозным ветерком, исчезла ведунья. Нечай запоздало сообразил, что с ним не простилась, а какая ей в том нужда? Он не хворый, не порченый, лечить его не пристало, а душа томится, так пора братьям слово сказать, еще с вечера вязнет на языке.

Твердо вошел Нечай в просторную горницу с черным закопченным потолком, прямо глянул в прищуренные глаза Ставра.

– Ну вот что, брате… Выдай-ка ты мне батюшкины сапоги, какие он на прошлом торжище выменял в Городце. Хоть и малы немного, а я себе закажу такого же вида, пусть память останется. Еще заберу платок и рушник – матушкино вышиванье. А более ничего мне от вас не надобно. Подобрали у ворот голым, так хоть уйду в одеже. Небось, за столько лет отработал – заслужил.

Ставр очами по избе поводил, важно отхлебнул кваса из глиняной крынки и долго потом утирал усы, тянул время, прикидывал – выгода ему или беда светит при таком раскладе. А когда солнышко высоко поднялось над лесом, Нечай уже споро шагал по холодной земле, придерживая на плече суму-короб с нехитрым припасом и малым родительским наследством.