Наташа Ридаль - Любимые монстры Мэри Шелли

Зажмурившись, Мэри чувствует, как проваливается в пустоту, и… резко садится на постели. В нос ударяет затхлый запах старого дома. Она понимает, что находится в спальне мадам Шапюи, которую хозяйка уступила им с Перси. Никакой сквозняк не способен до конца выветрить отсюда прошлое, обитающее в сундуках и рассохшемся шкафу с неплотно прилегающей дверцей. Шелли спит на своей половине кровати. Небо за окном наливается свинцовым рассветом.

Несколько минут Мэри смотрит на спящего поэта, пытаясь вспомнить, как они очутились дома. Веки Перси подрагивают, и вот он медленно размыкает ресницы. Но тут в комнату влетает Клер.

– Я видела дивный сон! Всё было так реально! – она бросает многозначительный взгляд на Перси и снова скрывается за дверью.

Молодой человек, приподнявшись на локтях, наблюдает, как Мэри рассеянно встает, идет к стулу, чтобы взять свою одежду, и вдруг замирает.

– Боже, – она испуганно поворачивается к Шелли. – Сорочка сырая!

– Ничего удивительного, – невозмутимо откликается он. – Ночью, когда мы возвращались от Байрона, разразился ливень. Мы все промокли до нитки.

По сложившейся традиции Перси и барышни получают приглашение на ужин к лорду. На этот раз мисс Клермонт собирается дольше, чем обычно. Она примеряет один наряд за другим, требуя от Шелли оценить каждый в отдельности. Что-то в его взгляде, устремленном на Клер, задевает Мэри больнее, чем заигрывания сестры, но она знает, что поэт не выносит сцен ревности. Чтобы не сделать того, о чем потом пожалеет, мисс Годвин решает не ждать и отправляется на виллу Диодати.

Рваные тучи над Женевским озером напоминают лохмотья нищенки. Почему-то вспоминаются дни, когда ее первая беременность стала слишком очевидной и, чтобы сохранить репутацию, она перестала выходить из дома. Ее место подле Перси на светских приемах заняла Клер. Эти двое сблизились настолько, что Мэри, желая вызвать ответную ревность поэта, начала флиртовать с его другом Томасом Хоггом. Прекрасно, сказал Перси, давайте жить втроем. Хогг действительно увлекся ею и к тому же был при деньгах, в которых Шелли отчаянно нуждался. Ménage à trois 5 5 Ménage à trois (фр.) – «любовь втроем» – форма взаимоотношений, при которой три человека живут вместе. вошел в моду на рубеже веков, однако Мэри поспешно отделалась от Томаса и постаралась больше не вспоминать о предложении Перси делить ее с другим. Ясно одно: он не будет ее ревновать и ожидает того же от нее.

Ноги в туфельках из кремового шелка скользят по мокрой земле. Мелкий дождь колет щеки и оставляет на губах странный солоноватый вкус. Поднимаясь к вилле, мисс Годвин различает фигуры Байрона и Полидори на балконе под парусиновым навесом. Лорд с трубкой в зубах издали машет ей рукой. Мэри идет очень осторожно, боясь оступиться на глазах джентльменов. Она уже почти у колоннады. Байрон насмешливо говорит своему врачу:

– Ты хочешь казаться галантным, так ведь, Полидори? Тогда спрыгни и подай ей руку. Тут невысоко.

Мэри с тревогой смотрит на Джона. Невысоко, и всё же прыжок со второго этажа представляется ей довольно опасным и безрассудным поступком. Барышня не успевает возразить, Джон перемахивает через ограду балкона и приземляется в двух шагах от нее. Правда, неудачно: его ноги разъезжаются, Полидори плюхается в грязь и со стоном хватается за левую лодыжку. Байрон хохочет, решив, что доктор разыгрывает представление. Между тем лицо Джона прямо на глазах мисс Годвин из белого делается землисто-серым. Она инстинктивно наклоняется, желая помочь, но не знает, чем. Ее дыхание обжигает ему лоб. Жмурясь от боли, Джон слышит смех лорда и хочет одного: провалиться прямиком в адское пекло.

Поняв наконец, что дело неладно, Байрон выбегает из дома и вместе с Флетчером заносит Полидори внутрь. Беднягу укладывают на софу в гостиной.

– Спасибо, – доктор отводит взгляд. – Не о чем беспокоиться: простое растяжение.

Тень натянутой улыбки быстро исчезает с его лица. Мэри подозревает, что его гордость пострадала едва ли не сильнее, чем щиколотка. Не следовало Байрону так откровенно над ним насмехаться.

Полидори всё еще мечтает о преисподней и почти ненавидит Мэри Годвин – свидетельницу своего унижения – за молчаливое участие, когда с раскатом грома в дверях появляются запоздавшие гости.

– Что случилось? – мисс Клермонт даже не пытается скрыть досаду, что пропустила всё самое интересное.

– Ничего страшного, дорогая, – улыбается ей Байрон. – Кое-кто просто не умеет прыгать. Идемте ужинать.

Все, включая Джона, который теперь хромает, как его лорд, проходят в столовую.

– Жаль, что меня не было рядом, когда это случилось, – шепчет Клер у самого уха Мэри. – Непростительно упущена возможность упасть в обморок и оказаться в объятиях мужчины.

– Ты не смогла бы оказаться в объятиях Байрона, он стоял на балконе.

– Я имела в виду Шелли, – хихикает Клер.

Мисс Годвин холодно смотрит на нее и представляет, как сестра в нежно-голубом муслиновом платье без чувств падает в лужу перед колоннадой, обрамляющей виллу.

После ужина компания перебирается в гостиную, чтобы снова курить опиум и вслух читать сборник немецких сказок о проклятиях и привидениях. Полидори не принимает участия в чтении. Мисс Клермонт делает вид, что его вообще нет в комнате: мстит за то, что доктор растянул ногу, не дождавшись ее и Перси. А Джон – впрочем, без всякой задней мысли – не замечает испуганных возгласов Клер, слетающих с ее губ в моменты, когда Байрон или Шелли особенно выразительно декламируют очередной жуткий эпизод.

У Мэри от этого кровь стынет в жилах… А потом она снова спускается по крутой винтовой лестнице, и навстречу ей бегут огромные жирные крысы. Вновь, как в худшем кошмаре, она оказывается в медной ванне, скованная холодом по рукам и ногам. Мэри не видит Байрона, но слышит, как он что-то шепчет Клер, словно в помещении, освещенном красными свечами, их отделяет от нее лишь полог кровати. Мисс Годвин догадывается, что они занимаются любовью. Но странно: ее не покидает ощущение, будто кроме них в подвале есть кто-то еще. Быть может, Полидори затаился в углу с ведром льда?

– Перси! – зовет Мэри в отчаянии. Губы раскрываются беззвучно.

Однако в какой-то момент она отчетливо слышит это имя, произнесенное тягучим, как воск, голосом сводной сестры.

Проснувшись в постели рядом с Перси, Мэри опять тщетно силится вспомнить, как они вернулись домой. Ей хочется его объятий – как до рождения сына, когда он ласково повторял, что всё будет хорошо, и она превращалась в маленькую девочку, зарывшуюся в плед из овечьей шерсти. Девочку, твердо знавшую, что драконы и вампиры живут только в сказках, а единственный призрак, который бродит по коридорам, скрипя половицами, – это тень ее любящей матери. С появлением Уильяма Перси не стал желать ее меньше, и всё же что-то неуловимо изменилось. Теперь Мэри плутает в лабиринте памяти в бесплодных поисках почти забытого ощущения.