Вацлав Невин - Купель Императрицы

– А ты это слышал? – спросил я, когда после подробной экскурсии мы направились на кухню.

– Что? – не оборачиваясь, спросил Харон.

– Над нами. Недавно. Удар какой-то, что ли.

– Ах это… – Харон отмахнулся. – Мы тут как в погребе, Парень. А еще точнее – как в копях. Но как ни назови – без вентиляции никуда. Есть приточная шахта и есть вытяжная.

Харон открыл дверь кухни и пропустил меня вперед. Такому богатству кухонных комбайнов и утвари позавидовал бы любой шеф-повар. Ее описание могло бы занять не одну страницу. Скажу только, что все необходимое и самое важное на кухне точно имелось: плита, раковина, столы и громадный двухдверный холодильник; настенные шкафы изобиловали запасами сыпучей и мучной провизии, специями, чаем и кофе; ящики и мешки теснились овощами и фруктами; морозильную половину холодильника заполняли мясо, птица и рыба, а перечисление содержимого другой его половины потребовало бы еще одной страницы.

– Вот, значит, – продолжал Харон, – по шахтам до нас и долетает отголосок полуденного выстрела – пушка с Нарышкина бастиона. Я тоже немало удивился, когда впервые услышал. Правда, только на седьмой год службы, так сказать.

– То есть, – меня осенила догадка, – мы в Петропавловке?!

Мне вспомнились крепостные казематы и я оцепенел, сопоставляя их с расположением всех помещений нашей облагороженной тюрьмы.

– Да нет, – протянул Харон.

Он подошел к стене, на которой металлическим блеском отливала встроенная дверца, взялся за ручку и сдвинул дверцу вверх, открывая полость внутри.

– Это – подъемник, – пояснил он. – На нем доставляют необходимые нам продукты. Вот журнал. Вписываешь все что требуется, и, если таковое не запрещено каким-то там их перечнем, – Харон указал пальцем в потолок. – через час все доставят. Ну, то есть, мышьяк, по твоему требованию, тебе точно не доставят. А во всем съедобном не откажут. А это вот – кнопка вызова и отправки. Но доставляют только в дневное время, так что, думай наперед. И еще: подъемник рассчитан на вес не более двадцати килограммов, а сама шахта очень тесная, так что выбраться через нее и не думай – застрянешь.

– Да я и не…

– Вот и не думай. Есть еще технический подъемник, тот берет до ста кило. Он в ризнице. Через него получаем рабочую одежду, оборудование, материалы и отправляем мусор. Но и там без шансов. Даже если выберешься, – Харон снова указал пальцем вверх, – там тебя сразу примут, так сказать.

– В ризнице? – удивился я. – Наша работа связана с церковью?

Перед моими глазами ожили икона и кадило в кают-компании. Да и мое личное обиталище Харон назвал кельей.

– Место где мы работаем вполне можно назвать храмом, – сказал Харон, выкатывая ко мне столик на колесиках. – Но нет, церковных служб мы не проводим, если ты об этом. Хотя, порой, надежда только на Бога. А ризница… скоро сам все увидишь. А ну-ка!

Он взял супницу с кухонного стола, накрытую крышкой, и поставил ее на столик.

– Давай остальное, Парень.

Нагрузив столик всем, что было приготовлено к обеду, мы тронулись обратно в кают-компанию.

– А крепость, – Харон вернулся к предыдущему вопросу, – аккурат через Неву – на том берегу.

Я задумался, мысленно перебирая все, что могло находиться по другой берег от Петропавловской крепости, и еще более безумная догадка посетила меня:

– Так мы под…

– Под ним самым, Парень! – прервал меня Харон, словно не желая, чтобы название дворца звучало всуе.

Обед оказался поистине царским: на «первое» была уха из семги, с густой сметаной и свежим зеленым луком, что вполне соответствовало дню недели; на «второе» – печеный, румяный картофель без мундира, обильно политый маслом, на тарелке с черной икрой; на выбор – белый или черный хлеб, а к закускам – гусиный паштет с грибами и сыр, начиненный грецкими орехами; к рыбе Харон порекомендовал белое вино, хотя сам наслаждался древним красным «шато что-то там», а я, не будучи посвящен в тонкости винного этикета, не без удовольствия употреблял прошлогоднее «божоле»; завершали обед диковинные фрукты, на которые у меня уже не хватило сил. Я не помнил, когда в последние годы мне доводилось так вкусно и плотно обедать, да и ужинать – тоже, не говоря уже о некоторых продуктах, которые я и вовсе прежде не пробовал.

Сняв с рубашки салфетку и откинувшись на спинку стула, Харон раскурил трубку.

– Ну вот, Парень, – улыбнулся он, – как я и говорил: жизнь здесь весьма неплоха.

– Только мне не понятно, – я тоже снял салфетку и откинулся на спинку, – с каких это пор заключенным создают столь комфортные условия содержания и потчуют деликатесами?

– Дело в нашей работе. Они, – Харон указал пальцем в потолок, – не могут силой заставить нас выполнять ее. Мы и так уже одной ногой в могиле. Чем нам могут пригрозить кроме расстрела – пытками? Калеки с нашей небезопасной работой не справятся. Да и человек скорее руки на себя наложит, нежели будет выбирать между молотом и наковальней, так сказать. Кроме того, наши услуги ценятся на весьма высоком уровне. Вот они нас и балуют. Да, как ни крути, мы здесь в заточении, но выбирая между комфортным, сытным заточением и расстрелом, я выбираю – первое. Но главное все равно не это. Сейчас мне трудно все тебе объяснить, но если ты сдюжишь с нашей работой, тогда, несомненно, сам все поймешь.

– Кстати! Говоря о заточении, – вспомнил я: – если мы знаем, где находимся, зачем нужен был весь этот цирк с мешком на голову?

– Ну, – Харон выпустил клуб дыма, – тут все просто: дело не в том, куда тебя везли, а в том – как тебя вели. Незачем тебе, Парень, знать план дворцового лабиринта.

– Понятно, – вздохнул я. – Чтобы не сбежал?

– И это, конечно, тоже, – Харон отложил трубку. – Но в тебе-то дело в последнюю очередь. Знай ты путь на поверхность, и карта была бы вот тут…

Он потянулся ко мне через стол и постучал пальцем мне по голове.

– …и этим могли бы воспользоваться!

– Кто… как воспользоваться?

– Слушай, Парень, – Харон встал из-за стола, – каждый мой ответ приведет ко множеству других вопросов, ответы на которые тебе будут не понятны до той поры, пока ты сам не нюхнешь пороху и не отработаешь хотя бы пару смен. К слову, о работе…

Он принялся убирать со стола.

– Если проголодаешься, ты знаешь, где еда. Где удобства – тоже. Но, признаюсь, лучше бы мне тебя не видеть и не слышать до самого вечера. Потому как для работы тебе потребуются силы. Постарайся поспать. Могу дать снотворное.

Я помотал головой, отказываясь.

– Тогда – проваливай, так сказать! Ужин в девять!

Снотворного не потребовалось. Не знавший покоя прошлой ночью, и разомлевший с вина и плотного обеда, я уснул сном младенца.