Кирилл Чичагин - Смерть Красной Шапочки

– Ах ты, грязная уродина! – заверещала старуха, словно расстроенная шарманка, – сколько раз я тебе повторяла – внимательно гляди впереди себя, а не зыркай себе на башмаки! Там ты всё равно ничего интересного не увидишь! Что мне теперь делать – это же прекрасный майсенский фарфор, с него ещё сам Август Сильный кушать изволил!

– Простите, мадам, – виновато проговорил Роберт, сидя на корточках и помогая девушке собрать осколки разбившихся тарелок, – это моя вина. Я так неожиданно налетел на бедняжку из-за угла, что она и опомниться не успела.

– Наша Золушка, и вдруг бедняжка? – проскрипела старуха, – ах, увольте! Эта мерзавка нам ещё всем нос утрёт. А вы, простите, кто таков? По ливрее могу понять, что служите кому-то знатному.

– Совершенно верно, мадам, – ответил Роберт, поднявшись, – я служу Его Светлости князю Иоахиму.

– Ах! – лицо старухи мгновенно преобразилось из надменно-презрительного в заинтересованно-благосклонное, – с этого и следовало начинать. Простите, но чем обязаны вашему визиту?

– Имею для вас и ваших дочерей, мадам, личное приглашение Его Высочества принца Роберта на бал, который состоится через неделю и на котором будет определена будущая невеста наследника.

– Боже мой, какая прелесть! – баронесса расцвела, что садовый пион, – не будем здесь стоять, пройдёмте же в гостиную.

Роберт последовал за нею, на секунду задержавшись, дабы ещё раз взглянуть в глаза той, которую назвали Золушкой. Когда он помогал ей поднимать осколки разбитых тарелок, его рука, затянутая в белоснежную лайковую перчатку, случайно задела её руку. Сквозь кожу перчатки он почувствовал жар, дохнувший будто из печки – так горячо было прикосновение девушки. В тот миг она вздрогнула и испуганно отдёрнула руку, осторожно подняв глаза на принца. Он уже рассматривал её лицо, скрытое под копотью и сажей, но когда его взгляд встретился с её взглядом, оно будто очистилось, омытое утренней росой. Огромные серые глаза, будто два высокогорных озера, глядели на него так жалостно и так трепетно, будто кричали о помощи, что Роберт на минуту замер. «Господи, неужели оно?», шибануло ему в виски, «мне это чувство незнакомо, не доводилось такого ощущать! Но как, чтобы прислуга? Но у неё такие глаза!». Скрипучий голос старухи-баронессы отвлёк его от размышлений, но, покидая коридор, он вновь окунулся в два этих серых омута, чтобы окончательно понять, что любовь на свете существует, и что живёт она порой в самых отдалённых уголках сердца. Ей нужно только лишь высечь искру, дабы озарить путь и выпустить на свободу.

В гостиной их уже поджидал барон фон Глокнер. За последние годы он заметно постарел, осунувшись и поседев, но по-прежнему сохраняя здоровый дух и ясность рассудка. Однако и он не узнал Роберта в камердинерском наряде. Расшаркавшись перед баронской четой, Роберт вручил им приглашение на бал и объявил, что принц будет весьма признателен, если они изволят пожаловать.

– Ну разумеется изволим, как не изволить? – Гудруна кокетливо обмахивалась веером, хотя в комнате было совсем нежарко, – я как раз послала за дочерями, они сейчас спустятся.

«Чёрт бы подрал эту старуху!», еле сдержал рвотные позывы Роберт, «теперь и два этих страшилища приковыляют». Вот ему-то как раз и было очень жарко – не оттого, что ливрея жала и парик запревал, а оттого, что из головы не шла та служанка с дивными и умолявшими глазами, которую здесь называли Золушкой. Трясущимися руками он достал из-за манжеты кафтана тончайший батистовый платок и промокнул лоб, чтобы пудра не потекла в три ручья. «Что творится со мною? Ума не приложу…».

В это время по лестнице спустились Клоринда и Фисба. Обе, как умели, расплылись в реверансах – первая так резко, что чуть не порвала торчавшими и тут и там мослами платье, вторая неуклюже и еле-еле, чуть не завалившись на правый бок. Баронесса вовремя успела подпереть дочь и не дала ей оконфузиться.

– Мы так рады, так рады! – запищала Клоринда, словно полевая мышь, – мы одни удостоены такой чести, или же все дамы княжества в равных правах?

– Вы совершенно правы, мадемуазель, – с трудом сдерживая смех, отвечал Роберт, – брак наследника дело государственной важности, посему все дамы княжества поставлены в равное положение и оповещены мною о личном приглашении Его Высочеством на бал.

– Как это мило! – пробасила, что заправский лесоруб, Фисба, – Его Высочество непременно остановит свой выбор на одной из нас.

– Нисколько не сомневаюсь, мадемуазель, – учтиво поклонился Роберт и подумал: «Только тебя-то мне, бочка ты с жиром, и не хватало!».

– Мы благодарны вам, сударь, за визит и просим передать Его Высочеству, что непременно будем у него через неделю, – любезно молвила Гудруна.

Роберт понял, что визит подходит к концу, понял, что должен покинуть этот дом и ту девушку, что так неосторожно разбила тарелки, и понял, что не выяснил ответа на последний вопрос, интересовавший его.

– Я прошу прощения, – чуть поклонился он, – однако мне кажется, что у вас имеется три дочери, а я имел честь быть представленным только двоим.

– Какие такие три дочери? – лицо баронессы сразу стало похожим на гнилое болото и сильно побледнело, а у дочерей открылись рты и повисли руки.

Барон же наоборот, словно просиял, и уже готов был начать говорить, как властный голос супруги остановил его, не дав выдавить и звука.

– Никакой третьей дочери у нас нет и не было никогда! – отрезала Гудруна, – только мои ненаглядные крошки, Клориндхен и Фисбхен.

Те выглядели смущёнными и замешкавшимися.

– Ну, если быть более откровенной, – баронесса малость замялась, – была у нас ещё одна доченька, но она давно уж призвана Господом к себе на небеса. Храни Господь её невинную душу!

Пустив неприкрыто вымученную слезу, она возвела глаза к небу, а дочери последовали её примеру. Один лишь барон Фридрих не плакал и не поминал Бога – он удивлённо смотрел то на супругу, то на дочерей, словно не понимая, что тут происходит.

«Старик спятил», решил Роберт, «бедняга! И как от такого статного мужчины могли народиться такие тролльчихи? А эта – да просто кикимора какая-то! Он, когда женился, видать, уже был не в себе».

Сделав вывод, что Дандини что-то напутал, ошибочно приписав скончавшуюся, очевидно, ещё в детстве, третью дочь в живые, принц покидал дом барона фон Глокнера с тяжестью на душе и с любовью в сердце. Тогда он не умел догадаться, что именно это – она, но подспудно чувствовал, что всё-таки в этом доме нечто имеется скрытое, и ему непременно нужно выяснить, что.

После визита Роберта дом барона фон Глокнера мигом преобразился – из надменного царства Гудруны, где всё осуществлялось лишь по её команде, он превратился в шумный балаган, заваленный эскизами платьев и мотками материи, доставлявшейся сюда изо всех окрестных стран. Так баронесса с дочерьми готовилась к балу, который, по её мнению, должен был вознаградить её страдания и ввести их семью в княжеские покои, ведь породниться в те годы означало ох как много!