Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое покрывало уже тлело по краям, подбираясь к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с запахом тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?

С горящего потолка на кровать сыпались искры, перегородки и укрепления трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца. «Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове единственная мысль. Плотный черный дым разъедал глаза, забивался в горло горьким кляпом. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав девушку к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться. Только с отчаянием смотрела на истошно кричащее дитя сквозь огненное марево пожара. «Она не может погибнуть! Не сегодня!» Огонь прожег насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, по венам текла уже не кровь, а жидкая лава. Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.

Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней, отвоевывая право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.

Этот сон снился ей много лет, и она знала, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. И несмотря на все сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.

Горький запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом раздавались негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.

– Вы обещали спасти ее! – сердце радостно встрепенулось: это был Чаболь. Значит он жив, с ним все хорошо.

– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях, – Кымлан узнала в исковерканных когуресских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.

Чаболь не то всхлипнул, не то вздохнул, а Кымлан замерла, боясь выдать, что пришла в себя и все слышит. Что сделал этот олух? Неужели пошел на сделку с врагами?!

– Если она так важна для Когурё, как ты говоришь, ее выкупят. В противном случае она будет казнена вместе с вами.

– Ка-казнена?.. – прошелестел Чаболь, и Кымлан живо представила, как его маленькие глаза на круглом лице распахнулись в искреннем ужасе.

– На совете племен все вожди выступили за то, чтобы казнить пленных, и мне не удалось их переубедить. Женщине не место на войне. Жаль, что девушка, которая по Пророчеству должна была принести мир своему народу, оказалась не способна спасти даже саму себя, – в суровом голосе Мунно проскользнула насмешка.

Кымлан перестала дышать. Угасший было огонь разгорелся с новой силой. Открыв глаза, она неуклюже приподнялась на локтях, желая придушить предателя-Чаболя, который раскрыл врагу ее тайну.

– Ты! Как ты посмел! – хрипло выдавила она, пытаясь встать на ослабевшие после болезни ноги. Сидевший на грубо сколоченном табурете Мунно вскочил с места, а стоящий на коленях Чаболь радостно заерзал по полу.

– Ты жива! – воскликнул он, улыбаясь от уха до уха, словно не замечая испепеляющего взгляда подруги детства. – Слава Небесам!

– Что ты ему рассказал? – злобно глянув на Мунно, прохрипела Кымлан.

– Достаточно, чтобы понять, какую ценность ты представляешь для Владыки и всего Когурё, – жесткие, будто высеченные из камня, губы Мунно растянулись в издевательской усмешке. – Видишь ли, твой друг оказался сговорчивее тебя, как только я предложил ему спасти твою жизнь. Видимо, ты и правда очень важна для когурёсцев.

– Будь ты проклят! – выпалила Кымлан, ища глазами оружие. Но украшавшие стены клинки кто-то убрал, вероятно из опасений, что пленница может причинить вред сыну вождя. Уродливый изогнутый меч лежал на столе, прямо рядом с Мунно. Сделав над собой усилие, Кымлан безрассудно кинулась к оружию. Но варвар молниеносно схватил его и направил клинок ей в грудь.

– Если не хочешь, чтобы я убил твоего друга, успокойся и ложись, Избранная, – он криво ухмыльнулся, оценивающе оглядев полуобнаженную девушку. Она опустила голову вниз и обнаружила, что на ней лишь широкие «нижние» штаны и повязка на плече, слегка прикрывающая обнаженную грудь. Уставившись на Мунно свирепым взглядом, Кымлан тяжело дышала и бесилась от собственного бессилия.

– Ну-ну, ни к чему так злиться, это замедлит выздоровление. И расстроит твоего верного пса, – враг шагнул вперед, оттесняя ее к постели. Ненавистный дикарь просто издевался, пользуясь своей властью! – Он ведь так волновался о тебе, только и ныл целыми днями, будто ему нужно убедиться, что я сдержал слово и позвал лекаря. Так что не будем расстраивать твоего единственного защитника. Ложись, или я вновь отведу тебя в клетку. Поверь, мои солдаты очень тебе обрадуются.

Кымлан, казалось, потратила весь запас своих сил на бессмысленное сопротивление и сейчас чувствовала себя опустошенной. Под натиском Мунно она послушно вернулась на кровать, которой в этой душной землянке служила жесткая скамья, накрытая какой-то истертой грубой тканью. Чаболь по-прежнему сидел на коленях, не смея поднять глаз, и что-то невнятно бормотал себе под нос.

– Прости, Кымлан… прости, что опять разочаровал тебя… я только хотел… хотел, чтобы ты выжила…

Глядя на друга детства, Кымлан почувствовала, как в груди что-то болезненно дернулось. Ей было жаль его: добрый, славный мальчуган, который всю жизнь восхищался отважной соседской девчонкой, не раз вызволявшей его из передряг, готов был сделать что угодно ради ее спасения. Даже отправиться на войну. Даже пойти на сделку с врагом. Но гордость истинного когурёсца не позволяла Кымлан простить его предательство. Они все поклялись в верности государю и своей стране и знали, на что шли.

– Так-то лучше. Хорошая девочка. Пока из Куннэ 4 4 Куннэ – столица Когурё до 427 года не прибудет ответ, останешься здесь. Даон! – крикнул Мунно куда-то наверх, и его верный пес тут же примчался на зов хозяина. – Уведи этого обратно, – он ткнул носком сапога сидящего на полу Чаболя и вложил меч в ножны.