Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Даон и еще один стражник подхватили Чаболя под руки и грубо потащили наверх по ступеням. Кымлан оказалась один на один с сыном вождя. В ее голове роились безумные мысли об убийстве Мунно, и она пристально следила за каждым его движением. Представляла, как вонзает кинжал в шею врага, как ярким фонтаном брызжет кровь из сонной артерии, но не могла не отметить некоторого благородства в его поступках. Он оставил ее здесь, а не вернул к пленным, где его невежественные солдаты могли сделать с ней что угодно. Это говорило о каких-то зачатках чести и совести, что Кымлан ценила выше всего.

– Не смотри на меня так, сбежать у тебя не получится. Убить меня тоже, – Мунно прислонился к столу и повернулся к Кымлан, ехидно улыбнувшись. – Во-первых, мои покои охраняют два десятка солдат, во-вторых, я сплю очень чутко, ну а в-третьих, – я видел твои навыки в бою и прямо скажу: ты мне не соперник.

Дерзкий варвар самодовольно ухмыльнулся, наслаждаясь гневом Кымлан, который чересчур явно читался на ее лице.

– Не соперник? – дрожа от ярости, выплюнула она. – Меня лично обучал сам принц Наун!

Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выступающий кадык задвигался на мощной шее, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась, теперь уже на саму себя и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.

– Наверное он слишком сильно оберегал свою Избранную, боясь, что она может покалечиться, – Мунно приблизился к девушке и наклонился, уперев ладони в колени. Его лицо внезапно оказалось очень близко, и пленница инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали в душе смесь страха и – как ни странно – желания обуздать этого дикаря. Стереть с его наглой рожи отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.

Мунно внимательно разглядывал    Кымлан, совершенно не стесняясь своего интереса. «У этого варвара совсем нет манер!» – вспыхнула она, краснея и чувствуя себя от этого еще более ужасно. Мужчины в Когурё никогда не вели себя так непристойно. Мунно медленно выпрямился и равнодушно произнес:

– Советую поспать, лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.

С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слыша тихое шуршание за завесой, она терзалась тяжелыми мыслями.

Негодник-Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ее жизнь. В какое ужасное положение он поставил принца Науна своим письмом! Наверняка Его высочество считал Кымлан погибшей и горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в этом походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, которое произнесла придворная шаманка в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. «В ночь, когда черный дракон закроет луну, из огня родится дитя, которое принесет долгий мир народу Когурё». Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.

Как женщина может принести мир и закончить кровопролитные войны? Немыслимо! Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Забыли о пророчестве и вернулись к своим делам. Но Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах. Большой уродливый шрам на левой ноге, будто вспомнив ту страшную ночь, когда она едва не погибла, едва увидев свет, протяжно заныл, вторя ее переживаниям.

Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.

Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.

Время шло, она уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. И уже не помнила, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Кымлан томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Там было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в свою грязную, пропитанную кровью и потом одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила.    Несколько раз приходил сгорбленный, тонкий старик, обвешанный какими-то странными амулетами, и, бормоча что-то, промывал и перевязывал рану.

Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности ее спасти. В его чувствах она не сомневалась ни капли, зная, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.

Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам оно всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему свои тревоги и спрашивая совета, словно у доброго друга.

Когурё… родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, словно то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё, воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает. Какая досада: Избранная Небесами вдруг оказалась пленницей когда-то завоеванных варваров… Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала вытертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо.

Однако где-то в глубине души она была благодарна    сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и в общем-то относился к ней с уважением. Конечно, это была скорее жалость к женщине, попавшей в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день перед ней ставил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и пленница не прекращала изобретать планы побега.