Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Даон рассвирепел, как только заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась по ступеням прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он по обыкновению только ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.

– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением запахивая на груди легкий ночной халат. Он совсем не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, будто пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.

– Я не собираюсь отвечать, – отрезала девушка и отвернулась, сердито сопя. Она не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считает ее Избранной. Это    давало какую-то надежду на то, что ее по крайней мере не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ее ценность. С другой – она понимала, что обман раскроется сразу же, как только прибудет гонец из Куннэ, и станет ясно, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.

Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, и с детства подвергаясь насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к Мохэ. Наун, всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в    Кымлан, сначала наотрез отказался, но в конце концов она смогла убедить его, говоря, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, а она в плену, и ее будущее весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывают, как нарисовать линию ее Судьбы: прямой и ясной или тонкой и извилистой? А может быть вообще оборвать ее прямо сейчас.

– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, и полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.

– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.

– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сначала не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча, – Мунно усмехнулся и, не мигая, смотрел на нее исподлобья.

– Где мой меч? – пропустив мимо ушей оскорбление, Кымлан поклялась себе, что отомстит за него позже.

– Он так дорог тебе? Почему? – мужчина шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил откуда-то инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч, внимательно разглядывая клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?

– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.

– Странно… – протянул вдруг Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит самой сути твоего предназначения, о котором говорится в пророчестве.

– Потому что только войной можно добиться мира.

Кымлан было больно от того, что он задел самые чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что всю свою жизнь пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду не могла, иначе они с Чаболем потеряют единственный шанс на спасение.

– Ты, наверное, очень гордишься своей страной, – презрительно скривился Мунно. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной, огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, пролив реки крови невинных людей.

– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения, – вскинув голову, Кымлан смело посмотрела в глаза противника, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.

– А как же мой народ? – тихо спросил Мунно. – Когда-нибудь я стану вождем и должен буду заботиться о своих людях точно так же, как твой Владыка – о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?

– Победитель имеет право на свою награду, – отрезала Кымлан.

– Думаешь, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – в голосе Мунно зазвенел металл, но Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.

– Так устроен этот мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.

– Значит, я по праву сильного тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – в глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан ощутила, как воздух между ними заколебался от его ярости.

– Я пленница. Это твое право.

Мунно отделился от стола и медленно пошел к ней. В его обманчиво расслабленной позе было столько угрозы, что Кымлан перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но девушка не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю свой страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край своей лежанки.

Он встал перед ней, и она увидела очертания смуглой груди в вырезе свободно спускавшейся с плеч ткани. Мунно наклонился, чтобы их лица были вровень, оказавшись так близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Такое она позволяла только одному человеку, и присутствие чужого мужчины вызывало в душе необъяснимый, бесконтрольный хаос. Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам бежал огонь. Сердце заколотилось так, что она едва не поперхнулась. Слегка сжав шею пленницы, мужчина опасно улыбнулся. Стиснув тонкое горло, дернул вверх, заставляя девушку вскочить на ноги, и молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться ударить его или хотя бы сорвать захват, но не могла пошевелиться, только сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не    подняться. Поэтому Кымлан всеми силами давила в своей душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.