Сергей Воронин - Георг де Вилар. Серебряная рота

…

Мы дошли до наших лошадей, я отстегнул флягу и полил водой мальчику на лицо. Он лежал на траве бледный и похожий на мёртвого, но я чувствовал, что он живой. Мёртвые выглядят как куклы, а мальчик на куклу похож не был. С содроганием я разглядел синяки на его шее, напоминающие следы пальцев. Маленьких детских пальцев. Я попил сам и отдал флягу кузнецу. Удивительно, но голова болела уже не так сильно.

Достал из седельной сумки маленькое зеркальце, которое взял по суровому настоянию матушки, и поднёс его ко рту мальчика. Зеркальце слабо затуманилось и на лице кузнеца блеснула слезинка, такая неожиданная в сочетании с его грубым обликом, казалось бы, предполагавшим душевную чёрствость.

– Славно горит, – сказал я ему, положив ободряюще на плечо руку.

Кузнец согласно кивнул. Ярко полыхало уже не только в двух крайних окнах второго этажа, но и в двух соседних. Из-под крыши валил дым, поднимаясь столбом в прояснившееся и уже вечереющее небо.

Никогда не думал, что лицезрение пожара может быть таким приятным.

…

На обратной дороге я думал расспросить кузнеца подробнее о его сеньоре. Мы скакали бок о бок, я придерживал повод его коня, а он крепко прижимал к груди бесчувственного сына. Но жалость победила. А затем, когда мы приехали к ним в дом, располагавшийся в стороне от кузни, и жена кузнеца вместе с дочкой стали со слезами хлопотать вокруг мальчика, мне и вовсе расхотелось о чём-то расспрашивать.

Я и сам уже мог о многом догадаться. Возможно, моё изначальное неведение было действительно полезнее. В любом случае поход в итоге выдался удачным. Только мальчик Поль до сих пор не желал возвращаться в этот мир. Но дыхание его оставалось ровным и под закрытыми веками было заметно движение глаз, будто он видел некий увлекательный сон. Его уложили в кровать.

О происшедшем я рассказал скупо. Поведал, что проткнул шпагой злонамеренного вероотступника, а дом его загорелся сам по воле Господа. Но когда хозяйка собрала на стол, мы с кузнецом выпили вина, и я начал ловить восхищённые взгляды васильковых глаз Жанны, дочери кузнеца, мне уже захотелось рассказать больше подробностей. Здесь, в домашней обстановке, где уютно постреливали дрова в очаге, напротив меня за столом сидела хорошенькая девушка и всё было таким настоящим, произошедшее представлялось неким дурным видением. Но то, что это было на самом деле, подтверждал лежавший в соседней комнате мальчик.

Хоть бы очнулся скорее!

И будто в ответ на этот мой призыв из комнаты донёсся слабый голос. Мальчик звал свою мать.

После того как радостные возгласы родных немного стихли, я тоже пошёл посмотреть на очнувшегося страдальца. Наткнувшись на его взгляд, я вздрогнул – будто вновь вернувшись туда, в тот дом. Но на юном лице появилась слабая улыбка и я тоже улыбнулся.

– Этот господин спас тебя, – сказала сыну хозяйка, показывая на меня рукой.

– Я знаю, – тихо ответил мальчик.

Откуда? Я был уверен, что не слышал, как ему что-то рассказывали о происшедшем. А сам он там никуда, кроме как на свечу, не смотрел. Рука мальчика на ощупь была уже тёплой, я сжал её и погладил его по голове.

– Выздоравливай, Поль, – ласково сказал я. – Чудовища повержены. И будут повержены вновь!

– Я знаю, – повторил мальчик и опять улыбнулся.

В этот миг меня посетило странное чувство. Показалось вдруг, что наши с ним судьбы связаны. Не только сейчас, но и в дальнейшем. Как такое может быть?

Я поднялся на ноги, уступив место матери мальчика

Это было очень странное чувство, в немалой степени меня озадачившее. Но, поразмыслив, я отнёс его к чрезмерному проявлению собственной чувствительности и склонности фантазёрству, в чём меня периодически упрекала матушка. Не без оснований, следовало признаться.

Фантазировать я любил с детства, и что же теперь? Совсем человеку нельзя верить? Я с горечью представил, как рассказываю матушке о своих сегодняшних приключениях и вижу на её губах недоверчивую улыбку. А вот дядюшка бы поверил! Или тоже нет? И я погрузился в размышления о том, стоит ли мне в письме им описывать происшедшее или нет? Вполне возможно, что вместо восхищения такое моё письмо вызовет совершенно обратную реакцию. И как матушка до сих пор не поймёт, что я теперь мужчина и отвечаю за свои слова!

…

Ночевать я отправился на сеновал, не желая беспокоить счастливое семейство. Да и у меня уже появилась привычка к подобным ночёвкам – за время своего путешествия я успел убедиться, что на постоялых дворах клопы занимают, очевидно, некое привилегированное положение, отчего проживают там в неимоверных количествах, упиваясь беззащитностью усталых путников. Впрочем, другие путники относились к сей напасти довольно философски и удивлялись моему возмущению. Но у меня привычки мирно сосуществовать с клопами не имелось. На моей памяти они у нас в доме заводились несколько раз, видимо, завозимые кем-то из гостей, но матушка была к ним беспощадна и заставляла вытравливать этих пришельцев до полной победы.

На сеновале я долго беспокойно ворочался, то вспоминая происшедшее, причём дуэль с гасконцем в моих воспоминаниях отодвинулась очень далеко, то раздражённо объясняя матушке необходимость пересмотреть её точку зрения на единственного сына. В этих своих метаниях я не заметил, как задремал, а затем внезапно вскинулся в холодном поту. Мне привиделась раскрывшаяся передо мной жуткая чёрная бездна, в которую я неудержимо соскальзывал.

– Сударь? – как оказалось, звал меня наяву чей-то нежный голос. – Сударь, вы спите?

Это была Жанна, прелестная дочка кузнеца.

Благородная девушка решила отблагодарить меня за спасение брата. Так как может.

А кто я такой, чтобы осуждать других за их благородные деяния?

Глядя на распростёршийся перед моими глазами город, я чувствовал, как бьётся в волнении сердце. Ещё и погода сжалились – с утра ярко и горячо светило солнце, и в его лучах Париж казался огромным праздничным пирогом с золотистой корочкой, преподносимым мне Провидением. Сей пирог сулил насыщение. А что значит насыщение? Конечно же, славу и богатство! Или богатство и славу. Но лучше вначале всё-таки славу. А война – лучший путь для благородного человека, чтобы завоевать славу.

Тем более что нынешняя война не должна была оказаться слишком короткой, протестанты сильны как никогда, так считал дядюшка. А за славой придёт и богатство. И я, глядя на этот город, поклялся себе, что не вернусь в Вилар неудачником. Только в блеске славы и богатства. Если нет – лучше и вовсе не возвращаться. Пускай наше поместье становится в итоге приданным Аннет. Пускай! А я битым жизнью в родную вотчину возвратиться никак не могу!