Алеся Троицкая - Стихийник: Артефакт душ

– Прекрати.

– Это ты виноват! Если бы не твои глупые нравоучения, мы бы были уже на свободе!

Альх недовольно качнул головой и, дернув девушку на себя:

– Я сказал, хватит!

Стальные радужки потемнели. Эйлин вздрогнула и отшатнулась. А альх вместо того, чтобы попробовать вышибить дверь плечом или прорубить мечом, опустился на пол и закрыл глаза.

Некоторое время он сидел без движения, и за эти минуты в голове Эйлин родилось с десяток вопросов, но лезть с ними она не спешила. Кто знает, что у этих ненормальных на уме! А в том, что мужчина ненормальный, она уже не сомневалась. Выглядит пугающе, ведет себя странно, говорит непонятные вещи про какую-то энергию, потоки… Вещи, недоступные ее пониманию.

Прожив всю жизнь с отцом, вдалеке от людей, она знала одну истину: мир жесток и желает ей зла. Словно прочитав ее мысли, мужчина в центре комнаты глухо бросил:

– Невежество рождает страхи, и порой там, где нет злого умысла, выглядывает демон.

Эйлин устало потерла лицо:

– Прости, что была несдержанной, просто свобода была так близка. – Она сползла по стенке. – Я думала вернуться к отцу и уехать с ним в безопасное место.

– В мире нет безопасных мест. Везде, куда бы вы ни отправились, тебя будут презирать, преследовать и бояться. Рано или поздно, ты вновь выдашь себя и навлечёшь беду. Ведь потоки – это не то, что можно скрыть: если твоя кровь ими отравлена, они проявятся, даже если ты этого не желаешь.

– Я могу не лечить людей и не собирать растения. Больше никогда не возьму в руки ступку, – горячо прошептала Эйлин, – и не приготовлю ни одного снадобья. Заделаюсь стряпухой, устроюсь в пекарню или таверну и буду готовить до конца своих дней.

– И время от времени напевать себе под нос?

– Что?

– Напевы альвов, – раздраженно бросил мужчина, как будто этим все объясняя.

Зеленые глаза непонимающе блеснули.

– Ты и правда ничего не знаешь? Такое ощущение, что тебя растил не трогот, а блаженный. Неудивительно, что ты попала в беду. Напевы альвов – это то, что рождается и умирает вместе с ними. Их напевы – это соединительная ткань мироздания. Их особый орган, помогающий чувствовать этот мир, его энергию и биение сердца. Но не только: их песнь – это и отражение их сил. Особых умений. Вот ты, когда поешь, что происходит?

Девушка хотела смолчать, но, поймав на себе внимательный взгляд, в котором отражалось знание намного большего, чем доступно ей, протянула:

– Излечение идет быстрее, раны затягиваются, не оставляя шрамов, мази и настои, сделанные под напев, становятся чудодейственными.

– И когда ты поешь, – Райнхард хмыкнул, – излучаешь сияние. Кожа, волосы, глаза…

– Только волосы.

– Ах да, забыл, ты же наполовину альвийка, – поправился альх, на миг представляя, как пшеничные пряди отливают неземным светом. Когда-то ему так часто приходилось видеть это сияние, что сейчас он легко представил, как мягкий свет тысячи крохотных звезд обрамляет тонкие черты. Поймав себя на этих мыслях, альх качнул головой, прогоняя образы из прошлого, и вновь сосредоточился на призыве Плута.

– Но я могу не петь. И тогда я…

– Умрешь, – бесцветно бросил мужчина, досадуя, что вообще начал этот разговор. Ведь ему нет никакого дела, куда и с кем отправится девчонка. И что с ней в конечном итоге приключится. Хоть в Ледяные Чертоги, где, в принципе, ей и место.

– Но почему?

– Потому что не поющий альв – мертвый альв! – резко бросил стихийник, поставив на этом разговоре жирную точку. Дальше он уже не слушал, что говорит за его спиной полуальвийка, он вновь призывал Плута, который почему-то его игнорировал.

Понимая, что выбора нет и ему придется тащить духа насильно, теряя драгоценные крупицы энергии, Райнхард громко выругался. Достал из-за пазухи прозрачный осколок кварца с выгравированными символами и незаменимый ритуальный кинжал, без промедлений резанул по своей огрубевшей ладони, сжал камень и прошептал истинное имя фамильяра, не то, что он придумал, когда дух был вытащен из глубинных пластов реальности, а истинное, которым нарекло его само мироздание:

– Дюббук!

Символы на камне, напитавшись кровью, вспыхнули багрянцем, и тогда Райнхард, почувствовав поток, связывающий его и духа, со всей силы дернул существо на себя, не заботясь о том, что в этот момент Плута ударило по голове словно обухом. Не прошло и мига, как серое нечто, без конца меняющее форму, явилось перед мужчиной.

– Зачем же так больно?! Я уже шёл к вам.

– Но не спешил.

– А что, мы куда-то торопимся?! Сами сказали, что до утра еще много времени.

– Было, пока нас не заперли и не возвестили на всю округу, что в городе появилась еще одна нечисть.

– А, да, что-то слышал, – издевательски, протянул Плут. Но получив новый удар по голове, страдальчески закатил глаза и, став дымкой, нырнул в замочную скважину, конечно, не забывая причитать о своей несчастной судьбе.

Замок щелкнул.

– И стоило из-за такого пустяка меня призывать?! Сами бы справились.

Райнхард помрачнел. Без сомнения, справился бы, если бы не воспаленная рана на бедре, что обжигала огнем, с каждым днём ухудшающая его самочувствие. Он не знал, чем было смазана та стальная шпилька, но с тех пор, как покинул змеиное логово, рана не только не затянулась, но становилась хуже, медленно отравляя Райнхарда, забирая силы. Словно он не стихийник, а простой смертный.

Девушка сдавленно пискнула. Мужчина и фамильяр обернулись.

– А-а-а, это та девица? – оживился Плут, забыв обиду. – Кажется, в прошлый раз вы не зарекались спасать всяких прелестниц.

– Закрой пасть.

– Хотя… было бы что спасать: ни кожи ни рожи. И стоило из-за этого…

Окровавленной рукой стихийник поймал его за длинную морду и с силой сдавил. Пока призыв на крови действовал, дух мог ощущать физическое воздействие, и, несмотря на то, что существо было эфемерным, боль от захвата Плут почувствовал и болезненно пискнул, прикусив язык.

– Еще слово – и ты навсегда отправишься в камень.

Плут покорно закивал. Райнхард разжал пальцы и, наспех перебинтовав ладонь куском тряпья, обратился к девушке:

– Думаю, не стоит злоупотреблять гостеприимством.

Эйлин согласно кивнула и, плотнее кутаясь в плащ, поспешила за наемником.

Добравшись до кабинета наместника, беглецы услышали, как дом сотрясает топот множества ног и звон металла, в который обычно любят наряжаться неудачники, называющие себя городской стражей. По мнению стихийника, их нужно было прозвать городскими шутами. Ведь то, как они сражались, вызывало у него приступ острого несварения. Бестолковая суета, лязг и бренчание навевали мысли о дешёвом представлении горе-артистов.

Послав Плута к лошадям, Райнхард прикрыл собой Эйлин. И, как только дверь отворилась, отточенным взмахом руки швырнул чакру, очень надеясь, что среди счастливчиков, чьи головы упадут на пол первыми, не будет поджаренного крысёныша Григора и его дядьки. Ведь им еще предстоит прочувствовать всю прелесть огня, как они того и желали.