Эмис Блаулихт - Гвенделл, лучший ученик

У ворот стояла стражница в легких доспехах, с забавным белым тюрбаном и со скимитаром на поясе. Она выставила руку перед Фишкой и сказала что-то на хаммерфеллике.

Какой-то жеваный язык. Слова будто перемалывают во рту и выдают нечто бесформенное.

Берт приподнялся в седле и устало пожал плечами.

– Не понимаю.

– Откуфа ефешь, дефощха? – стражница подошла к нему и обвела поклажу придирчивым взглядом. Лезвие ее скимитара ярко бликовало на солнце.

Берт поджал губы и сдернул капюшон.

– Я не девочка!

Стражница глянула на его волосы, – густые, взлохмаченные с дороги, но коротковаты, едва уши закрывают, – и виновато улыбнулась:

– Прости, мальщих. Скажи, откуфа ты?

– Из Сиродила.

– Это близко, – она подняла на него глаза. Белки выделялись на темной коже. – Это Хоррол?

– Да.

Она кивнула и отошла.

– Я там была. Храсифый гороф.

– Угу, – Берт подпихнул Фишку вперед. Тот недовольно помотал головой и побрел по мощеной дороге.

Но едва Берт въехал в город, сразу растерянно обвел улицу глазами. Он медленно ехал на Фишке и видел, что дома, колонны, мостовая, даже огромное раскидистое дерево в клумбе на площади – все это было похоже на Коррол.

“Он для тебя красивый, потому что ты живешь в таком же.”

Берт потянул за вожжи, Фишка замер. Вокруг ходили люди, и среди них были почти такие же, как в Корроле – со светлой кожей и угрюмыми лицами. Стучал кузнечный молот. Лаяли собаки. Шоркал веник у кого-то во дворе. На одном из домов Гилберт заметил вывеску – нарисованный очаг, на вертеле дымился округлый окорок. Надпись топорными косоватыми буквами: “ЖИРНЫЙ ЖАБ”.

По соседству виднелись и другие забегаловки с похожими вывесками – на одной две скрещенные пивные кружки, на другой – свиная голова, на третьей – мясная нарезка, на четвертой – лютня и бутылка. По улице разносился запах жаркóго.

У “Жирного жаба” притулилась палатка булочника, а перед ней толпился народ. На подносах лежали лепешки, батоны, буханки черного хлеба, пирожки и калачи. За прилавком под тенью навеса громоздился тучный мужик в фартуке и со скособочившимся поварским колпаком. На ткани темнели масляные пятна. Булочник напоминал слоада (Берт читал о них в “Легенде о морских слоадах” и видел на картинке какую-то огромную пузатую черепаху с обвисшими щеками и без панциря). От слоада его отличали разве что торчащие клочьями волосы. Голова у него была усеяна темными бляшками и походила не перепелиное яйцо.

Пустой желудок скрутило спазмом. Берт поморщился, слез с Фишки и отвел в стойло. Тот сразу опустил морду в поилку и принялся жадно хлебать. Гилберт погладил его по боку и пошел к лавке.

Пока горожане балаганили, а булочник-слоад что-то бухтел в ответ, он прибился к лотку и встал к нему спиной, Начал выжидать удачного случая стянуть что-нибудь с подноса. Из-за плеча Берт поглядывал на него, видел рядок румяных лепешек, и рот у него наполнялся слюной. Живот умоляще гудел.

Он уловил, когда слоад отвернулся к очередному покупателю, и потянул руку к сдобе. Тут на площади кто-то громко захохотал, что-то брякнулось на мостовую, и продавец оглянулся.

– Ще он делать?! – взревел он.

Берт отдернул руку и отвернулся, проклиная все на свете. Желудок взвыл и заурчал. Слоад пихнул мешок с хлебом в руки озадаченной тетке, подошел к Гилберту и смерил его взглядом. Народ стал перешептываться.

– Холодний щоли? – вздохнул слоад. От него пахло потом и тестом.

Берт обернулся.

– Ессь хощищ? – на лице слоада не читалось опасности. Внутри шевельнулась слабая надежда.

От растерянности и усталости Гилберт молчал.

– Де твои родитель, мальщик?

– Вон там, – Берт кивнул на дом через улицу. Тот, с лютней и бутылкой на вывеске. – Родители туда ушли, я их тут жду просто.

– В бордель ущли?

Берт оглянулся со страхом и недоумением. Он толком не знал, что такое бордель. Слышал, как говорят: “бордельные девки”, но решил, что так называют каких-то уродин.

– Ну, да, – как можно увереннее сказал он. Живот снова заворчал. – В бордель. А… А что?

Слоад молчал, задумчиво разглядывая его лицо. Берт потупился и невольно покосился на лоток с хлебом.

Наконец слоад вздохнул, взял с прилавка увесистый пирожок и протянул ему. Берт аж вздрогнул. Он оголодало схватил его и вцепился зубами, как собака в кость. Вспомнились булочки, которые пекла Лереси. Начинкой оказалось сладкое яблочное повидло.

– Фафио, – прошамкал Гилберт.

Слоад небрежно кивнул.

– Ты друщок Лейрена?

«Лирена? Откуда он знает?»

Берт зажевал большой кусок и, тяжело дыша, переспросил:

– Фей? Он ф Ковове ве быв…

– Тоще бещприщорник, – сказал слоад и повернулся к покупателям. Ближайший к нему старикашка ткнул в поднос с черным хлебом, протянул монету и показал один палец. Слоад кивнул, взял монету, завернул буханку и передал ему. – Он щ ребятами тоще иногда прихожит, – его взгляд вдруг застыл в толпе. Он вытянул шею и покачался, чтобы разглядеть кого-то за народом. – А вон он, пощтреленок, голодный щакал!

Берт обернулся и увидел, как из толпы с улыбкой выходит редгарденыш, на вид даже младше. Коротко стриженые волосы, как были у Фуфела, а глаза жалобные, как у Лирена. Одет в какую-то рвань, но на талию повязал кожаный ремень с пряжкой в форме ромба, так что смотрелось не так убого. Он стал щебетать с булочником на хаммерфеллике. И тот точно называл его Лейреном. Гилберт торопливо дожевывал пирожок, чувствуя, как краски жизни возвращаются. Когда слоад указал на него пальцем, он суетливо вытирал рот от крошек.

– А этот щ вами?

Лейрен обернулся с недоверием, но безобидным. Берт увидел, как за пояс у него заткнута какая-то железная арматурина.

– Не с нами, – сказал Лейрен и прищурился: – А ты с кем? Из Улья или от Седого?

– Я ни с кем. Я из Сиродила сбежал.

Лейрен недоверчиво покосился.

– Почему?

– Заколебал кое-кто.

– Предки?

– Ага.

Лейрен многозначительно закивал. Снова смерил Берта глазами, подошел поближе и обдал запахом броженых фруктов.

– Как зовут?

– Гилберт Гвенделл, – его рука уже дернулась подняться для рукопожатия, но он увидел, что Лейрен свою поднимать не собирается. – А ты Лейрен? Просто у меня в Корроле был друг Лирен.

Берту даже показалось, что тот замялся, словно его это обидело. Лейрен нахмурился, но сразу вернул улыбку.

– Меня еще Кислым зовут. А!…

Он спохватился и протянул ему руку. Берт пожал ее с долей растерянности, хоть и постарался жать как следует, не крепко, но и не слабо. “Сильнее, чем держишь пиструн, пока ссышь, но слабее, чем хватаешь девку за жопу”, говорил Нивенир. У Кислого была сухая и мягкая ладонь.

– Вспомнил, – усмехнулся Кислый. – Вы же в Империи так здороваетесь.