Алексей Колмогоров - Спасение Романовых

Бокий вошел в подъезд. И тут же во дворе появился мужичок – неприметный московский житель. Сел на скамейку по другую сторону от детской площадки и развернул газету. Пришел с улицы в этот двор, чтобы газетку почитать? Ну-ну… А в другом углу двора замаячил еще один неприметный гражданин. Неприметностью своей они прямо-таки бросались в глаза.

Кривошеин поднялся со скамейки, вышел со двора и вошел в подъезд соседнего дома.

Открыв дверь квартиры своим ключом, он тихо сказал на всякий случай:

– Это я.

Бокий сидел на стуле посреди пустой комнаты, неподвижный и отрешенный, как обычно в последнее время. Он будто экономил силы и это ощущалось в каждом движении, и даже в том, как редко он моргал. Однако, в свои почти шестьдесят он вовсе не выглядел хилым пенсионером. Кривошеин подозревал, что вечный неопределенно-средний возраст начальнику Спецотдела обеспечивают подшефные шаманы. Бокий не пошевелился, а только перевел взгляд из точки в пространстве на Кривошеина, экономно расходуя энергию на поднятии век и движении глаз.

– Немцы готовят экспедицию в Тибет, – сказал он негромко.

– За вами следят, – сказал Кривошеин, – нужно уходить.

– Немцы будут в Тибете! Вы понимаете, что это значит? Они идут в Шамбалу!

Он даже повысил немного голос и приподнял левую бровь.

– Во дворе топтуны, – настаивал Кривошеин.

– Ничего. Они ходят за мной уже полгода. Приказа насчет меня еще не было. Они засекли вас?

– Нет, я прошел через соседний дом и крышу.

– Хорошо. Нам нужно торопиться. Немцы найдут Шамбалу раньше нас, а нам с ними воевать. Штурмбанфюрер СС Шеффер начальник экспедиции.

– Откуда информация?

– Из нашего Разведуправления.

– Так, может, нам пойти официальным путем? Если уж нашей разведке известно, что немцы идут в Тибет, то и нам можно выйти с предложением…

Бокий прикрыл веки и экономно покачал головой.

– Бесполезно. Я пробовал.

Советское государство было уже не то. Оно уже не верило в тайны, а полагалось только на несокрушимую теорию и практику марксизма-сталинизма.

Сначала ушел Ленин, потом Феликс, потом Троцкий уехал. Куда-то сгинуло все яркое, стихийное, непостижимое – за что Бокий любил революцию; Кумач восстания выцвел и поблек, затертый серостью советской бюрократии. Немыслимо было идти к тому главному бюрократу с идеями о высших существах, о волшебной стране в горах Тибета. Товарищ Сталин понимал только язык цифр. Верил лишь в железную поступь пятилеток.

– Надо торопиться, – сказал Бокий. – Мы должны найти Шамбалу раньше немцев. Найдем ведь?

Бокий всмотрелся в лицо Кривошеину.

– Найдем, – сказал Кривошеин со всей возможной убежденностью.

И подумал – может, пристрелить его прямо сейчас? Какой смысл играть с ним дальше, если он сам уже на краю? Он больше не нужен, а виновен не меньше их всех прочих. Нет, если убить Бокия сейчас, то до Юровского уже не добраться.

Все это длинное мгновение Бокий неподвижно смотрел на Кривошеина из-под полуприкрытых век. Может, сфинкс этот и мысли читает? – подумал Кривошеин.

– Вот паспорта, – сказал Бокий.

Достал из внутреннего кармана два чистых советских паспорта и два швейцарских. Один на имя Герберта Монха, другой – на Элизу Корнбах.

– Женщина? – спросил Кривошеин, полистав паспорта.

– Какая разница? Филин переправит Элизу на Элиаса. Сколько ему понадобится времени?

– Четыре паспорта? Неделя – не меньше.

– Скажите ему – три дня…

– Какие у нас имена?

– Придумайте сами.

– Какой у нас план?

– По новым советским паспортам едем поездом до Одессы. Там по швейцарским паспортам садимся на любой пароход до Стамбула. Потом морем в Индию, а оттуда уж… Средства есть.

Он встал.

– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, разрешите допросить Юровского?

– Нет! Оставьте это! Вы разве не слышали, что я сказал? У нас другая задача!

– Пока будут делаться паспорта, я успею!

– Нет! Я запрещаю! Вы все провалите! Что вы устроили там с Медведкиным? Мне передали рапорт на вас!

– Он сознался! Он произнес ту фразу, что использовалась в ритуале! Я расколол бы его!

– Оставьте, говорю я вам! Это уже не имеет значения.

Кривошеин неподвижно смотрел на Бокия, вложив во взгляд всю решимость, на какую только был способен.

– Хорошо, – сказал Бокий, будто и не возражал только что. – Но не вздумайте вызывать его официально. Поговорите приватно…

– Разумеется.

Бокию приходилось считаться с единственным союзником. Их маленькая тайная ложа – всего из двух посвященных. Неожиданно энергично Бокий протянул руку Кривошеину и сделал над собой усилие, чтобы рукопожатие вышло крепкое, дружеское, ведь они – товарищи по небывалому странствию и кто знает, что им предстоит вынести вместе на пути в зазеркалье.

Бокий вышел. Кривошеин посмотрел в окно. Во дворе за Бокием увязались неприметные граждане. В эту квартиру возвращаться нельзя.

Хвост за собой Кривошеин заметил только через пару кварталов – еще двоих неприметных, попеременно маячивших на приличном расстоянии.

Из записок мичмана Анненкова.

19 июля 1918 года.

Из своего купе вышла Государыня. Я посмотрел на нее отстраненно, будто бы не зная, кто она, и увидел пожилую даму в старом платье, обитательницу богадельни, вышедшую из своей комнатушки за кипятком. Я тут же отвернулся и стал смотреть в окно, где в темноте бежали деревья: не хотел стеснять Ее Величество, но и не мог покинуть свой пост возле тамбура. Государыня сама обратилась ко мне:

– Мичман, вам тоже не спится?

Я повернулся к ней всем корпусом, как полагается.

– На посту, Ваше Величество!

– От кого вы нас охраняете?

– Моя задача – не допустить посторонних лиц в вагон.

– Да-да… Посторонних… Это мы посторонние. Везде посторонние.

Государыня подошла ко мне и встала рядом, глядя в окно. Там ничего не было, кроме наших призрачных отражений.

– Мичман, вы верите в наше спасение?

– Верю? Но ведь это уже случилось.

– Да. Случилось… – она улыбнулась. – Вы нас спасли.

– Все, что могу, Ваше Величество! Жизнь отдам…

– Да, да… Я вам благодарна, мы все вам так благодарны…

Но думала она о другом.

– Куда же мы едем?

– Во Владивосток, Ваше Величество! – Выпалил я, и тут же сообразил, что это был риторический вопрос.

– Да-да, во Владивосток… Куда же мы едем, господи, куда?

Государыня посмотрела на меня внимательно. Иногда на Корабле, болтая с барышнями Романовыми – с Анастасией в основном – я попадался на глаза Государыне, и она была ко мне милостива, помнила даже мое имя, но никогда не смотрела на меня так, будто я что-то значу для нее. Да что я мог значить тогда – один из трех сотен матросов команды?