Алексей Колмогоров - Спасение Романовых

Эти двое сидели за соседним столиком и уже изрядно нагрузились. Один – явно офицер, хотя и без погон, разумеется; второй, кажется, инженер-путеец. Я и не прислушивался особенно, но говорили они громко и в общем шуме я поневоле улавливал отдельные фразы: «И вот представьте, она с этим мужиком… от бессилия своего Ники… Что там творилось, и в какой степени принимали в этом участие Великие Княжны – это можно только себе вообразить… Это Вырубова их свела. Сначала сама опробовала, а потом подружке царственной подложила мужика…». Сомнений не было, они говорили о Государыне и Распутине. И более всего старался офицер. Я встал и подошел к их столику.

– Встать!

– Что? – заморгал офицер мутными глазками.

– Извольте оторвать свой зад от стула!

Я уже упоминал, что рост у меня внушительный и довольно крепкое телосложение, и просто отмахнуться от меня не получится.

– В чем дело? – он встал.

– Вы оскорбили Государыню Императрицу. Я вызываю вас! Извольте следовать за мной!

– Что!? Да подите вы, милейший…

Я влепил ему пощечину. Он пошатнулся и замахнулся, чтобы ударить, но мой наган, упертый ему в живот, его остановил. Разумеется, я держал наган между нами так, чтобы никто больше его не видел.

– Глянь-глянь! Офицерье собачится! – раздались веселые голоса.

На нас оглядывались.

– Или вы стреляетесь со мной по правилам чести, или я просто пристрелю вас на месте, как собаку.

– Ах, ты щенок, – прошипел он.

– Мичман Анненков. С кем имею?

– Капитан Манцев.

– Ну, так что?

– Черт с тобой. Валуев, будете моим секундантом.

Валуев-инженер, лишь испуганно повел плечами.

– Идите за мной! – я пошел к выходу.

У дверей я столкнулся с только что вошедшим офицером – его лицо сразу внушило мне доверие. Он был в шинели без погон и в фуражке без кокарды. Это был Бреннер.

– Разрешите обратиться!

– В чем дело?

– Мичман Анненков! Могу я просить вас быть моим секундантом?

– Секундантом? Вы шутите?

– Нисколько. Я вызываю этого господина, а секунданта у меня нет.

Капитан Манцев и его секундант стояли за моей спиной.

– Глупость какая-то, – сказал Манцев, ухмыляясь.

Бреннер посмотрел внимательно на него и на меня, и сказал.

– Если угодно, что ж – извольте…

Мы шли по темной петроградской улице: я впереди, капитан Бреннер – следом, Манцев и его секундант замыкали.

– Я не представился. Капитан Бреннер, в отставке.

– Мы тут все в отставке, – пробурчал Манцев.

– Могу я узнать, в чем причина конфликта? – спросил Бреннер.

– Господин Манцев, язык не поворачивается произнести его офицерское звание, гадко отзывался о Государыне и Великих Княжнах, – сказал я и посмотрел на Бреннера.

Лицо его было бесстрастно. Он лишь принял это к сведению.

– Господа, право же, давайте покончим миром, – канючил инженер путей сообщения.

Никто ему не ответил.

– Какое оружие и где место поединка? – спросил Бреннер.

– У меня револьвер. Можем стрелять по очереди, по жребию, – сказал я.

– У меня тоже есть револьвер, – буркнул Манцев.

– Тем лучше, – сказал я.

– Господа, ну ей-богу, давайте разойдемся. Оно того не стоит, – ныл инженер-путеец.

– Что того не стоит? Честь Государыни не стоит? – переспросил тихо Бреннер. Инженер-путеец сразу пошел на попятный.

– Да нет же, я не то хотел сказать. Конечно, Государыня – это святое! Да скажите же им, Василий Кузьмич, что Государыня – святое, и дело с концом! – обратился он к Манцеву.

– Молчать! – сказал Бреннер, не повышая голоса.

Как-то незаметно он взял на себя руководство, и спросил по-хозяйски:

– Так куда мы все-таки идем?

– Найдем какой-нибудь пустырь… – сказал я, неуверенно, поскольку понятия не имел, где в центре Петрограда пустырь.

– А давайте-ка свернем сюда. Я знаю тут подходящее место, – сказал Бреннер и, не дожидаясь ничьих суждений на этот счет, вошел в ближайшую подворотню.

Мы оказались в темном проходном дворе. Внезапно Бреннер остановился и с разворота ударил Манцева в лицо. Тот упал. Это было неожиданно.

– Эй! – инженер-путеец было дернулся в сторону Бреннера, но тот выхватил револьвер.

– Назад!

И снова ударил пытавшегося встать Манцева, на этот раз – рукояткой револьвера. Тот повалился на землю мешком.

– Что вы делаете!? – закричал я.

Но Бреннер не обратил на меня внимания и несколько раз пнул стонущего на земле Манцева. Мы с инженером-путейцем не смели вмешаться, да и не было у меня особого желания. Бреннер нагнулся над Манцевым, обыскал, вытащил его револьвер из кармана, вытряхнул патроны из барабана на землю и тут же бросил револьвер. Затем схватил Манцева за ворот и приставил ему свой револьвер ко лбу.

– А теперь, скотина, проси прощения за Государыню Императрицу!

– Простите, простите! – забормотал Манцев.

– И ты проси прощения! – рявкнул Бреннер на инженера-путейца.

– Конечно, я очень извиняюсь!

– Хамы! Быдло! – сказал Бреннер и отбросил от себя Манцева.

– Идемте, мичман! – он пошел со двора и я – за ним.

Я опомнился, уже на улице.

– Но это… это же! Разве так можно?

– Очнитесь, мичман! Вы в самом деле хотели стреляться с этой скотиной по всем правилам!?

Он шагал впереди, подняв воротник шинели. Я едва успевал за ним.

– Но это же бесчестно!

– Вы, простите, дурак? Не видите, что творится вокруг? Так и ходите по улицам в поисках дурной пули?

Вскоре мы сидели в другом трактире. Я рассказал о себе, о своей службе на Корабле, о фронте. Бреннера особенно заинтересовала моя служба на Императорской яхте. Он подробно расспрашивал обо всем; так подробно, что мне показалось, будто он меня проверяет. Скорее всего, так оно и было. О себе он сообщил только, что служил в полковой разведке на Юго-Западном фронте. Он накормил меня, ведь я так и не успел толком поесть; предложил водки, но я отказался. Он молча опрокинул пару стопок, а налив третью, вдруг спросил:

– Так вы любите Государыню?

– Люблю, – сказал я.

– А Государя?

– И Государя! Я их всех люблю – все Августейшее Семейство. Когда я служил на Корабле, то есть на «Штандарте», я… Это было счастливейшее время моей жизни. Но дело даже не в этом. Просто я не понимаю России без Государя. И все это свинство, которое теперь, я ненавижу, ненавижу…

– Да. Это вы хорошо сказали – все это свинство. Точнее и выразить невозможно.