T. Лоурелл - Король русалочьего моря

– Но нас всех тут, пожалуй, есть за что бояться, – продолжил он. – А поесть – это, сеньора, вы правильно придумали.

И больше не говоря ни слова, они пошли догонять однокурсников в опускающихся на школу теплых сумерках.

***

Одиль проснулась посреди ночи резко, рывком, будто вынырнув из-под тяжёлой воды. И огляделась. В их с Беллой комнате царила тишина, прерываемая разве что шумом ветра и листьев из открытого окна и мерным дыханием спящей иберийки. Снаружи, насколько можно было судить, тоже было тихо – во всяком случае, никто не производил достаточно громких звуков, чтобы пронизать дубовую дверь и надёжные каменные стены. Она бросила взгляд на часы – ещё не пробило полуночи, но легко можно было поверить, что её одноклассники, из которых многие клевали носом ещё на ужине, вряд ли вдруг обрели энергию для приключений на ночь глядя.

И всё-таки…

Она осторожно выскользнула из-под шали, которую натянула на себя в зябкой дремоте, и прокралась за дверь. В коридоре действительно было тихо, хотя спали далеко не все: прислушиваясь у дверей, она различила в какой-то момент возглас Алехандры, в другом месте – смех Франсуа, у третьего порога – отголоски серьёзного обсуждения между Клаусом и Францем, хотя о чём, в бормотании было не разобрать. Так или иначе, то, что разбудило её, явно никак не встревожило остальных.

Но что же это было?

Всё так же стараясь бесшумно ступать – и уже, признаться, немного замерзая, поскольку в своем конспирационном усилии вышла босой – она так дошла до двери Ксандера. С этой стороны коридора эта дверь была последней, и, удостоверившись, что и там никто особенно не шумел, она повернулась, чтобы уйти.

И тут услышала голос.

Сначала она замерла, не веря ушам, потом дёрнулась, приникла к замочной скважине. Долгую минуту томительного молчания она слушала, как там, за дверью, открывали шкафы, что-то куда-то клали, как тренькнули струны на перекладываемой гитаре. На этом последнем звуке она и вовсе затаила дыхание, боясь пошевельнуться, боясь упустить ещё какой-то звук за бешеным стуком собственного сердца.

Ещё немного…

И голос зазвучал снова. Тихо глухо, укрытый камнем и деревом, но зазвучал, лёгкий и певучий, как летний ветер.

Первым её импульсом было распахнуть дверь, ворваться, надрать уши, задушить владельца этого голоса. Расцеловать тоже. Но и задушить. Можно одновременно.

Но – нет. Нет-нет-нет.

Слишком легко.

Тихо посмеиваясь от бурлящего внутри счастья, дрожа от наступившего вдруг в глубине души покоя, она пошла, тихонько ступая, к той комнате, где мирно спала Белла.

– Привет!

Когда открылась дверь, Ксандер от книги не оторвался, потому что было незачем. Единственный, кто мог бы войти без стука, была Исабель, а с ней вскакивать, как он знал по опыту, было бессмысленно: если она в настроении добром или хотя бы задумчивом, то не этикета заметит, а если в злом – всё равно к чему-нибудь придерется. Но вот этот бодрый голос был точно не её, если она, конечно, каким-то колдовством не сменила пол.

– Привет, – повторило явление, на поверку оказавшееся довольно высоким – как бы не с самого Ксандера – парнем.

Впрочем, на росте и принадлежности к полу сходство заканчивалось – он был смугловат, темноволос и при этом – с удивительно яркими бирюзовыми глазами, и ухмылялся так, будто занимался этим с рождения без перерыва и просто не представляет себе, как можно носить на лице другое выражение. А ещё его лицо было смутно знакомым, хотя откуда, память отказывалась выдавать.

– Привет, – отозвался Ксандер, отложив книгу и встав.

На это действие парень шагнул к нему с такой радостной готовностью, словно собирался обнять, но вроде передумал – только протянул руку, которую Ксандер осторожно пожал. Рука была сильная, мозолистая, и такие мозоли Ксандеру были знакомы: такие оставляют только весла.

– Я Адриано Мочениго, – всё так же бодро и радостно, словно не веря своей удаче, сообщил новопришедший. – Мы это, соседями будем. – Видимо, на лице Ксандера что-то отразилось, потому что он добавил: – Понимаю, но видно, тут такое уж правило, один бы ты не остался.

Надежде Ксандера на одиночество не исполнилось и дня от роду, сжиться он с ней не успел, поэтому хоть и не без сожаления, но кивнул.

– Ксандер ван Страатен, – представился он и приготовился, не без некоторого злорадства, к привычной реакции.

Реакции не последовало.

– Нидерландец? – легко поинтересовался его новый сосед, бросая объёмистую сумку в угол у оставшейся до сих пор незанятой второй кровати. – Это здорово. А я из Венеции.

– Фламандец.

Адриано глянул через плечо. Теперь он был занят тем, что бережно распаковывал на кровати укутанную в кожу и мягкую ткань гитару. Вот уж не хватало! Чего-чего, а этого добра Ксандер наслушался ещё в Иберии, и вовсе не жаждал продолжить знакомство ещё и в академии.

– Извини, я у вас почти не был, только там, где… в общем, на Рейне, так что Фландрия или там Зеландия…

– Я имею в виду, – безжалостно уточнил Ксандер, – что я из тех, кто связан Клятвой.

Только в этот момент его осенила мысль, что парень мог быть вовсе из вилланов и потому совсем не в курсе Клятвы, но Адриано оставил свою гитару и выпрямился так, что стало ясно: из какого бы он ни был рода и племени, про Клятву он знал.

Что будет дальше, Ксандер видел не раз. Вариантов было два: либо откровенное презрение, либо жалость, и он бы не смог сказать, что было хуже. Но был и несомненный бонус: с объятиями сосед больше не полезет и гитарку свою терзать будет где-нибудь подальше, а то и вовсе заходить будет только переночевать.

С минуту Адриано его изучал. Лицо при этом у него было странное: без тени былой ухмылки, с нахмуренными бровями и жестким прищуром, и было это даже немного неприятно – будто на Ксандера смотрел кто-то другой, взрослый и недобрый, и при этом всё ещё странным образом знакомый. Но вот презрения в этом лице не было, как, впрочем, и жалости.

– Ладно, – наконец сказал венецианец, – потом разберемся. Скажи только сразу, что в чём выражается, и когда за помощью бежать.

– Не в чем тут разбираться, – отрезал Ксандер, – и помогать незачем.

– С помощью – это как знаешь, дело твое, – покладисто согласился Адриано, отворачиваясь обратно к гитаре, но перед тем успев снова подарить фламандцу свою кривоватую ухмылку. – Но рассказать придется, потому что если с тобой что случится, а я испугаюсь с непривычки, дураками выйдем мы оба.

И тут память очнулась и выдала воспоминание: полумрак зала с колоннами, мерцающие в нишах камни – и весёлый будущий однокурсник с его варварским танцем восторга.

– Ты тот самый парень!

Адриано сощурился снова, но с любопытством.