T. Лоурелл - Король русалочьего моря

– Деточка, – пробасил он, – ты умеешь ездить на лошади?

Когда Леонор смущается, она опускает глаза и трогает амулет, а уши краснеют, но только уши, скользнуло быстрой рыбкой наблюдение в память Одили.

– Не очень, – призналась та. – У пастухов ездила. Но не то чтобы как… знатные господа.

– В седле? – поинтересовался мэтр.

– Когда как…

– Но с уздечкой?

– Бывало и с недоуздком.

Рядом кто-то уважительно присвистнул. Одиль глянула в ту сторону, чтобы понять, кто тоже был бы не прочь – оказалось, Эстебан. Леонор неожиданно беззлобно усмехнулась ему в ответ. Мэтр тоже улыбался – и молчал. И вдруг Леонор вскочила на ноги.

– Я поняла! – от её возгласа даже стекла зазвенели. – Это тоже недоуздок! – Но тут же она осеклась. – Но ведь…

– Ты думаешь о том, дитя, что тебе удалось всё безо всяких символов, – вновь разлился в воздухе бас профессора. – И это правда, может быть и так, и так часто бывает. Но вам-то нужно не просто чудо на крайнем напряжении сил, дети. И не всегда. Во многих вещах вам нужен эффект, повторяемый результат, в котором вы могли бы быть уверены. Опора.

Он взмахнул рукой, всё ещё сжимавшей курившуюся палочку, и дым вдруг обратился в знаки, а знаки зажглись огнём.

– Можно ехать на лошади и безо всего, если лошадь вам покорна, а вы сильны и внимательны, – продолжил вещать он, но по тому, как он прижал другую руку к груди, стало очень понятно, что восторженные ахи вокруг ему доставляют истинное наслаждение. – Но если вы хотите ездить на любой лошади и в любой час, вам нужны уздечка и седло. Уверенность. Да. Вот что вам нужно.

Пламенные знаки в воздухе плавно слились, обратившись в змею – и вдруг у змеи выросли крылья, она взмыла под потолок – и камнем бросилась вниз, свернувшись мирным безличным, но тёплым и не потухающим пламенем у ног мэтра.

– Вы должны быть уверены, например, что в лесу будет у вас костер, или вы найдете воду, или хотя бы…

Костерок обратился в дым, а дым метнулся к двери, изогнувшись причудливым символом. Мэтр подошёл плавно и торжественно и с таким видом, с каким, должно быть, жрецы былого совершали таинства, дверь распахнул.

За порогом была не та осенняя пожухлая трава, по которой они только что сюда дошли – там, насколько хватало глаз, царила пустыня, бесстрастная и безжизненная. От самой двери же пески рассекала каменная дорога, где плиты были уложены так ровно, что между ними Одиль не вставила бы и шпильку. По краям дороги лежали двумя ровными рядами такие же торжественные и бесстрастные львы, а вдали возвышались руины когда-то огромного храма.

Поскольку на класс опустилось онемение, слышно было только дыхание, и стук сердец, и мягкий шелест песка.

– Или хотя бы найдете дорогу домой, – немного печально сказал мэтр и закрыл дверь. – А теперь давайте начнем.

***

– Для начала кто-нибудь из вас задаст мне самый дурацкий вопрос, который только можно задать, если подумать о странствиях духа. Давайте. Я знаю, что рано или поздно кто-нибудь его задаст. Лучше сейчас. Кто смелый?

Очередной их учитель их был очень высок и худ, хотя широк в кости, с длинной гривой тусклой рыжины, и говорил на латыни с резкостью, которую невольно хотелось назвать «варварской». Ещё, несмотря на осенний холод за окном, он был одет только в льняную рубашку и кожаные штаны, даже рукава закатал, обнажив поросшие густым волосом крепкие руки. Впрочем, это-то было немудрено: Пиренеи не могли заморозить шотландца.

Великой тайной превращений он овладел вполне… всплыло в памяти Одили.

– Это правда? – выпалила она.

Его глаза удивительной детской голубизны сощурились.

– Что именно, девочка?

– Что вы умеете превращаться во что угодно, – ответила она, поторопившись добавить: – Так говорят слухи, профессор Скотт. Что умеете.

Майкл Скотт усмехнулся.

– Если верить всему, что обо мне говорят, то сейчас я должен не вас тут учить, – его удивительно длинная рука обвела широким жестом притихший класс, – а бродить во рву в восьмом кругу ада. Но нет, должен тебя и вас всех разочаровать. Не умею. И никто не умеет.

– В моем роду умели! – подала голос Алехандра, мятежно тряхнув кудрями: должно быть, этот жест она полагала неотразимым. – Жена одного моего предка во время осады от отчаяния прыгнула с башни, превратилась в сокола и привела армию мужа на подмогу!

Класс заволновался.

– Я веду свой род от колдуньи Мелюзины, – поведала окружающим Мишель тоном столь же безапелляционным, сколь и нежным. – По бабке. А она – Мелюзина, не бабушка, конечно – превратилась на глазах у кучи свидетелей в дракона.

– Конечно, – тут же согласился с ней Джандоменико. – Антонио Фалиер спасся от турок в Константинополе, став дельфином. Это все знают… в Венеции.

Одиль не удержалась и фыркнула, тут же порадовавшись, что за шумом этого никто не слышал: вот уж эту-то историю наследник дома Фальер сочинил явно на ходу, вдохновленный не призраками прошлого, а лучистыми глазами галлийской сокурсницы.

– … обратилась зимородком, про это даже миф есть!

– … и тогда все испугались и отступили, а её объявили невиновной!

– … огромный лев…

– Хватит! – Майкл Скотт, казалось, и сам вот-вот в кого-нибудь обратится – во всяком случае, рыкнул он так, что гвалт утих тут же.

– Вы ещё вспомните байки про то, что если перекувырнуться через голову назад, волком станешь, – выплюнул он презрительно в воцарившуюся тишину. – Всё то, что вам няньки и бабки рассказывали – это что угодно, но не превращение, а чаще всего – иллюзия. То, чем мы займемся, когда свой дух можно поместить в животное… а потом невежи-крестьяне, – его взгляд вновь полоснул по ним, – выдумывают невесть что.

Он остановился у окна, глядя сквозь прозрачный хрусталь вдаль, заложив за спину руки. Ладони у него тоже были огромные и мозолистые.

– Корпореальная трансформация, – проговорил он с несказанной нежностью и словно бы тоской, – стоит того, чтобы о ней мечтать и слагать легенды. Но вышло так, что дух и тело должны быть едины. Вы представляете себе, что это такое? Давайте порассуждаем. Сразу всё и выясним и потом весь семестр будем делом заниматься.

Класс в едином порыве потерял дар речи. Скотт фыркнул.

– Хорошо, начну я. Что значит быть мышью? Ну? Вот хоть ты, деточка, – он повернулся к Катлине, – ты мышей видела?

Та закивала с таким усердием, что Одиль испугалась за сохранность её шеи.

– Замечательно. Вот представь, что ты враз стала мышью. Ты потеряла сколько-то времени, приноравливаясь к телу – мышь-то не ходит на двух ногах, а тебе не сподручно на четырех, так?

– Бывают люди, которые быстро на четвереньках бегают, профессор, – заметила худенькая фламандка.

– Да? Пусть так, хорошо. Допустим, ты из таких. Вот побегала ты, приноровилась, и что теперь? В чём задача мыши?