Бари Сыч - Первый царь

Грасис по обыкновению своему пил с умеренностью. От ученых людей он слышал суждение о необходимости пития вина, дабы не допустить болезни живота, особенно в походе и при плохой воде. Весь опыт молодого друга Ордена говорил тоже самое. Тот же опыт утверждал, что вино полезно, если не терять способности к схватке в любой момент.

К тому времени как пушка была изготовлена к новому выстрелу, участники посиделок уже получили приглашение и к обеду за баронским столом. Тот распорядился все приготовить, пока честная публика будут смотреть стрельбу. Вся толпа повалила в сторону циклопического сооружения – пушки на лафете.

Грасис провозгласил своим собеседникам, что намерен наблюдать, как понравятся ядра стенам крепости, и позвал их с собой на вал. Некоторые согласились с ним, говоря, что удар молнии интереснее грома и что выстрел надо смотреть с вала. Иные возразили, что пушка во время первого выстрела произвела на них столь сильное впечатление, что они желают видеть её вблизи и при втором. На этом публика разделилась, и, когда всё было готово, Грасис снова стоял на валу.

Грянул взрыв, и он был страшен. Казалось, что сама земля раскололась пополам и сейчас рухнет в благодатный огонь своих недр. Пушка разлетелась на куски сама, разметала сооруженный из бревен и земли лафет. Над ухом Грасиса просвистело нечто. Он так и не понял, железо это было, дерево или камень. Друг Ордена устоял на ногах, все ж расстояние достаточно велико. Лишь в ушах его звенело так, будто соревновались все колокола кафедрального собора.

Он бросил взгляд на место, где стоял лафет. Вокруг разорванной пушки ползали люди, которым посчастливилось остаться в живых. Или не посчастливилось, это как посмотреть. Сам Грасис предпочел бы погибнуть, чем жить калекой. Будь он братом Ордена, мог бы рассчитывать на место наставника или келаря в дальнем гарнизоне. Гостей Ордена, ждут по домам. Даже если гость не из именитых, там ему, пострадавшему за истинную веру, обеспечено должное уважение. Друзей же Ордена в случае увечья ждало лишь небольшое денежное возмещение и полная свобода в выборе средства к существованию: хочешь – побирайся, а хочешь – иди в монастырь. Оба пути были бы для Грасиса горше смерти. О возвращении в отчий дом он и не думал. Кому там нужен увечный родственник, пользы с которого чуть, зато возможны претензии на часть невеликих доходов?

За спиной его, меж тем, послышались торопливые шаги.

– Господин Грасис! – закричал один из его слуг, ибо приближался именно он. – Господин Грасис! Пушка разорвалась! Какое несчастье!

А то я не понимаю, что произошло, подумал друг Ордена. О боги, кто смог бы не заметить разрыва пушки? Кто бы не понял, что это несчастье? Какой же он балбес. Зато балбес старательный, усмехнулся Грасис про себя. Прибежал доложить. Уже неплохо, на фоне остальных. Небось, рыщут по округе в поисках разлетевшихся кусков пушки, чтобы сдать в надежде на награду.

– Да, я видел, – просто ответил он.

– Вы целы, мой господин?

– Я цел. Ступай, приготовь обед, я сейчас приду.

Барон Зоген был у самой пушки. Если он и остался жив, ему точно не до пиров, вновь усмехнулся про себя Грасис.

– Да, мой господин, – почтительно ответил слуга, впечатленный хладнокровием воина, думающего про обед, пока в сотне-другой шагов от них ползают искалеченные люди.

Грасис же посмотрел в его сторону лишь, когда слуга направился к лагерю. Он понимал, какое впечатление произвел. То, что и старался произвести.

Ничего, подумал он. За время осады будет много бед, сегодняшний день еще покажется легким перекусом на пиру смерти, когда мы устанем хоронить унесенных лихорадкой и холерой. Осада началась.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда в стойбище Пармуты заметили гостей. Полтора десятка конников ехали по степи в их сторону. Были они не похожи на налётчиков, однако воины собрались и вооружились. Когда отряд приблизился, навстречу отправился Мамута.

– Мир вам! – произнес старший из гостей.

Он ехал во главе. Одет был по степному воинскому обычаю: панцирь, наручи, мисюрка. Мамута решил, что он лет на пять моложе отца. Лицо гостя пересекал шрам от удара саблей. Говорил он дружелюбно, но юноша оставался настороже.

– Мир и вам! – ответил он. – Куда вы держите путь?

– Мы ищем стоянку славного Пармуты! – произнес гость с той вежливостью, на которую способны лишь истинные воины степи. – У нас к нему важный разговор.

– Я провожу вас, – молвил Мамута, потратив на раздумья не больше пяти мгновений.

Пока они ехали к юртам, не было сказано ни слова. Лишь сблизившись с патриархом, старшина гостей произнёс:

– Вижу ли я перед собой Пармуту, славного своими делами и суждениями воина и начальника?

– Да, я Пармута, – ответил коротко хозяин стойбища. – Могу ли я помочь вам?

– Меня зовут Вируту и я – человек Марминида, – представился воин. – Я послан к тебе, славный Пармута, со словами моего господина.

– Будьте моими гостями, – молвил Пармута, не дрогнув ни одним мускулом лица, хотя повод для удивления был.

Марминид напрямую происходил от великого Мина, но его отцу не нашлось достойного места в Улусах, потому тот ушел на север, где с тех пор и кочевала их ветвь рода. Жил он, собирая дань с тамошних вождей и делая набеги. В молодости Пармуте доводилось воевать против отца Марминида, а потом и вместе с ним. Таковы уж дороги судьбы, петляют причудливо. А ещё – их бабки были родными сестрами.

С тех пор Пармута остепенился, зажил спокойной жизнью в дальнем стойбище и удивился, увидев посланника сына прежнего соратника.

После того, как приглашение было сказано, и воины Пармуты, и гости спешились и ослабили бдительность. Законы гостеприимства не стали бы нарушить ни те, ни другие, ибо строг Отец-Небо к преступившим этот завет.

Трое старших гостей были званы разделить вечернюю трапезу с семейством патриарха. Остальных тоже не обидели угощением, и стойбище покрылось скатертями, на которых пировали курбеки. Гости сидели и полулежали вперемешку с хозяевами. Лишь жены самых младших из людей Пармуты присматривали за прислугой и руководили подачей снеди. Их мужья в это время стерегли покой стоянки, ибо даже нежданный праздник не мог избавить Пармуту от привычки к бережению.

На скатерти главы рода не было столько веселья, как на остальных. И гости, и хозяева держали себя солидно, отдавая дань серьезности встречи. А то, что сегодняшняя беседа непроста, понимал даже самый младший из сынов Пармуты, ибо редко гости прибывали в стойбище из такой дали и в таких силах.

Застольная беседа затронула многие важные темы. Начали с погоды и видов на травы в грядущем лете. Говорили о моровом поветрии, случившимся в позапрошлом году, и о том, ждать ли напасти в этом. Надо сказать, что разные народы отмеряют года по-своему. Курбеки считали год начавшимся, когда заканчивается праздник Высоких Трав и степь проснулась, согретая Отцом-Небом. Обсудили цены на шерсть и на железо в ближайших городах, на меха и на соль – в далеких селениях севера. Угощения были просты, но обильны. Много мяса и жира, свежие лепешки, ядреный кумыс. Что ещё требуется степняку?