Бари Сыч - Первый царь

Как и приличествует, к сути разговора перешли не сразу. Когда подали чай, Вируту осторожно поинтересовался:

– А что думает уважаемый Пармута о смерти хакана?

– Мы покинули Минидпарат за два дня до случившегося, – покачал головой патриарх в ответ. – В тот день я не видел хакана. Но если бы меня спросили на два дня раньше, когда мы присутствовали на приеме, я ответил бы, что ничего не предвещает смерти.

– Вы покинули столицу ещё до конца пира? – поинтересовался гость ровным голосом, выразив удивление лишь едва заметным изгибом брови.

– Да, – ответствовал Пармута столько же сдержанно. – Не в заветах предков пировать по двенадцати дней кряду.

– От такого неудивительно и уйти к Отцу-Небу, – проговорил Мамута, влезая в разговор на правах старшего сына.

Отец еле заметно покосился на него с неодобрением. Хоть он и согласен с сыном, но высказывать такое резкое суждение при чужаках было дурным тоном. Этот взгляд подействовал на Мамуту сильнее подзатыльника, которым награждают нерадивого подпаска, заклевавшего носом. Он стушевался и отпил чая, дабы скрыть глаза в пиале.

Гость же поддержал юношу.

– Смерть на пиру! – сказал Вируту, и губы его тронула чуть видная усмешка. – Какую встречу уготовил Отец-Небо хакану, умершему за пиршественным столом?

Для степных жителей такая усмешка была подобна тому, как если бы на княжьем пиру любов кто-либо стал бы хохотать в голос, колотя себя ладонями по ляжкам, да показывать пальцем на причину веселья. Присутствуй тут верный покойному хакану человек, не обошлось бы без поединка. Да только, были ли когда люди, хранящие верность подобным хаканам?

– И все ж – Минова кровь! – продолжал гость. – Какая хворь одолеет её столь внезапно?

– Яд? – вопросил хозяин стойбища, едва-едва прищуривая глаза. – Ходят такие толки по степи, ходят…

– Рассказывают, что покойный хакан в тот месяц назначил нескольких людей на должности, не посоветовавшись с Миду, – молвил Парнуя, один из гостей. – Как бы их не назначили, но сейчас они уже изгнаны из столицы. Либо бежали сами…

Хозяева молчали, понимая, к чему клонят собеседники.

– Новый хакан отличается от прошлого лишь именем, – продолжил мысль спутника Вируту. – Но есть ли прок запоминать это имя? Когда будет следующий? Через год? Осенью?

Да, приемник старого хакана, его младший брат, был того же табуна жеребец. Столь же непримечательный. Такой же распущенный.

Пармута тяжко вздохнул. Для степного народа это было как гневный вскрик у жителей запада.

– А ведь Отец-Небо все видит, – подлил масла в огонь третий гость именем Берето. – Он милостив, но что будет, когда иссякнет его терпение?

Да, в Тот Раз пребольно высек он детей своих. Так, что пришлось им идти через Голодную Степь искать новую родину. Как будет в этот раз? Ведь всем известно – первый кнут бьет мягше.

– Что в силах сделать, простые степный люди? – вопросил Пармута будто бы смиренно, побуждая же на деле пришельцев высказать уже свои предложения.

– Есть владыки, чтящие древние установления, – не заставил долго ждать Вируту. – Светлый Марминид, как и отец его, да пребудет он рядом с Отцом-Небо, всегда держались заветов предков.

– Марминид далеко, – осторожно высказался хозяин пира.

– Но не прирос к обеденному столу, – твердо парировал гость. – Долго ли собраться истинному курбеку?

– Миду не уступит власти добром, несмотря на все знаки, – продолжил Пармута. – Будь хоть дюжина поветрий и десяток засух. Из дворца они выглядят иначе.

– Если камень мешает, его сдвигают, – вкрадчиво ответил Вируту.

– Великоват камешек, – покачал головой патриарх.

– Зато дело будет угодно Отцу-Небу. Но и надеяться на удачу ни к чему. Люди понимают, к чему придет народ, если Миду останется.

Пока старшие беседовали, прочие уважительно молчали, попивая чай. У Мамуты в голове бегала по кругу одна и та же мысль: «Начинается!». Он сидел с непроницаемым лицом, но сердце колотилось. Открывался полог, за которым таились большие перемены. Теперь держись! Много будет охотников, схватить удачу за хвост, да не все доживут, чтоб хотя бы увидеть эту птицу. А уж дотянется и того меньше. Но разве можно не попробовать? Остаться в стороне в такое время? Пасти скот, продавать шкуры и шерсть. А потом услышать новые имена героев и владык. Отец осторожен, очень даже осторожен. Только бы он не решил остаться в стороне! И как назло Мамута старший сын, он не сможет отправиться на поиски приключений, добычи и славы, ему надлежит управлять и наследовать. Соглашайся, отец!

– Вы не единственные посланцы светлого Марминида? – спросил Пармута после долгого раздумья.

Услышав эти слова, юноша готов был перекувыркнуться через голову от радости. Если бы отец решил, что ему предлагается недостойное дело, мятеж, он именовал бы минида совсем иначе. В лучшем случае просто по имени.

– Были посланы многие, – подтвердил Вируту. – Одновременно с нами. Кто слушал их слова, мне неведомо. Тем паче, кто принял руку светлого Марминида.

– Я не могу дать ответ немедля, – вымолвил, наконец, хозяин. – Утром я оглашу свою волю.

– Да будет твое сердце мудрым! – склонил голову Вируту, и его движение повторили остальные.

Остаток вечера прошел в обычных разговорах. Мамута не находил себе места. Уснуть же он в ту ночь не смог вовсе.

Утром отец объявил, что они откочевывают на северо-восток. Сам же Пармута вместе со старшим сыном и половиной воинов примкнет к Марминиду, оставив на хозяйстве среднего сына Минмуту, которому вот-вот стукнет пятнадцать.

Олара толкнула дверь. Та задела висевший на притолоке амулет. Над лавкой раздался мелодичный перезвон. Кто знает, помогает ли этот талисман от злых духов и бережет ли от дурного глаза, но о гостях, открывших дверь, оповещает исправно.

Путешественница вошла и замерла посреди пятачка, свободного от товаров. Вперед не удалось бы сделать и двух шагов, так близко располагалась стойка. По бокам места тоже не было – стояли большие вазы, статуэтки, крупная посуда и старинная утварь. Дверь затворилась за ней, притянутая пружиной. Уже одно наличие такого недешевого приспособления указывало, что дела у антиквара идут на славу.

Хозяин лавки вынырнул из-под стойки, за которой что-то перебирал, и внимательно разглядывал гостью. Левую руку при этом, он не поднял выше столешницы. Может, она держит мешочек со старинными пуговицами или чем-то сыпучим, который хозяин не успел хорошо поставить, но вполне возможно, что в руке зажат кистень и лавочник опасается неурочного посетителя. Скорее всего, всех своих покупателей торговец знает, и новые клиенты заходят сюда нечасто. Мало кто наведывается в эту лавку просто поглазеть на древности или прикупить для дома вазу. Обычно новички о визите договариваются особо и заранее, но она решила не рисковать, отыскивая нужных людей и излишне знакомясь с местными знатоками древностей.