Владимир Гораль - Огнев лог

Машинописная (устно-дословная) форма протокола допроса.

Листы с показаниями отсутствуют.

Показания изъяты по личному распоряжению рейхскомиссара Украины Эриха Коха.

Резолюция от 01.01.1942-го года:

«Непрофессионализм и идейная незрелость некоторых следователей СД просто потрясает. В важнейшем и сложнейшем деле присовокупить в качестве показаний бредни какого-то детёныша из неполноценных славян! Это ли не верх идиотизма! Следователю СД гауптштурмфюреру Отто Грецки рекомендую поставить на вид, а в случае повторения подобных непростительных ошибок отправить ротным командиром на Восточный фронт! К свиньям собачим!!!»

Резолюция от 21.02.1942-го года:

«По вышеуказанному адресу может отправиться сам господин рейхскомиссар Украины, если только не прекратит глупо вмешиваться в неподконтрольные ему дела и заботы аппарата СС и СД».

Генрих впервые в жизни мучается тяжким кошмарным сном. Да ещё таким, невероятно ярким и реалистичным. Сначала мёртвая полячка в его комнате, ужасно истерзанная. Исходящий от ожившего трупа голос давно покойной матушки. Теперь, в продолжение чёртова сновидения, странные сомнамбулические блуждания по тёмному, сырому, холодному и безлиственному лесу.

Что ищет он в ночной чаще? Как попал сюда? И почему, дьявол всех раздери, так зябко? Где мундир? Когда и почему он напялил на себя эту отвратительную хламиду, серый, грубо заплатанный больничный халат? О, вот, кажется, в отдалении, в низине за лесом, он видит горящие костры! Множество манящих обещанием тепла, пламенеющих алым цветом огней! Кто и зачем в таком количестве разжёг их в небольшой песчаной балке? Как там называлось это место? Кажется, «Окнеф лёк».

Австриец напрягает зрение, возле костров он с трудом различает какие-то серые тени. Надо подкрасться незаметно, а вдруг это партизаны? На голой заднице (под халатом он совершенно наг), стараясь не шуметь, Генрих съезжает по песчаному склону в узкую балку, сухой лесной лог. По- пластунски осторожно ползёт к горящим кострам, манящим остро желанным теплом.

– O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter! [7] O, mutter! Nimm mich weg, liebe mutter (нем) – О, мама! Забери меня отсюда, милая мама. – доносится до ушей фон Бравена родная речь.

– Ну, слава богу! Немцы! – облегчённо вздыхает он и встаёт.

Во сне или наяву, но среди своих ребят всегда легче, спокойнее. Выпрямившись во весь рост, австриец машинально отряхивает убогий больничный халат. Оставляя на песке следы босых ног, он из последних сил бежит ближайшему костру.

Да! Слава всевышнему! Это его парни! Его офицеры!

Протягивая руки к алому пламени, тесным кружком сидят они вокруг маленького костерка. На внезапно появившегося комбата не обращают никакого внимания. Генриха колотит от холода, он протискивается между командиром первой роты Шнитке, его заместителем Граббе и тоже протягивает руки к огню. Боже, до чего хилое пламя! Чтобы поймать хоть крохи тепла, надо сунуть руки в глубину, в сердцевину огня! Туда, в самое нутро, где медленно шевелятся багровые языки.

Немного придя в себя, Генрих переводит взгляд на боевых товарищей. Чёртов кошмарный сон окатывает его новой ледяной волной ужаса. У Шнитке в виске пулевое отверстие, полоска засохшей крови убегает куда-то за подбородок. У Граббе нет части макушки, она тоже вынесена пулей. Такое частенько случается, когда стреляешь себе в рот…

Три остальных офицера выглядят не лучше: размозжённые черепа, словно при падении с высоты, вдавленные носы, разбитые в кровь лица. И все! Все до одного одеты в затасканные до дыр больничные халаты. Прямо на голое тело. Генрих пытается что-то сказать, хватает Шнитке за руку. Ледяная, холодная ладонь трупа!

– O, mutter! – вновь слышит у себя за спиной Генрих.

Австриец лихорадочно оглядывается. Это Миних! Батальонный весельчак! Чёртов идиот наг, словно новорождённый младенец. На нём нет даже долбанного больничного халата. Немалое мужское достоинство ротного покачивается чуть ли не у самых глаз Генриха. Гениталии Миниха перепачканы чёрной кровью. С чувством непередаваемого омерзения фон Бравен отворачивается к огню костра.

– Бедная матушка! – возникают в его голове странные неожиданные мысли. – А Вальтер, мой малыш Вальтер? Неужели я его никогда не увижу?

Впервые за долгие годы, прошедшие со дня смерти его матери, сердце сжимается болью потери. И ещё одно чувство, нечто совершенно неизведанное. Генрих чувствует сострадание… Но к кому? Сквозь ветхую ткань халата фон Бравен ощущает сверлящий спину взгляд. Неприятный взгляд, словно огромные муравьи, бегающие по коже. Миних? Опять этот безумец! Надо прогнать назойливого кретина!

Генрих резко оборачивается.

В нескольких метрах от него стоит огромная волчица.

Седая, матёрая, с отвисшими сосками кормящей матери.

– Она людоед! – с новой, накатившей, накрывшей с головой волной ужаса, непонятно почему приходит в голову догадка.

В глазах зверя пляшет багрянец костра.

– Успокойся, палач, – звучит в голове Генриха волчий голос. – Я не ем падали!

– Я! Мы не…Да где же я нахожусь, чёрт вас всех подери! – в предельном отчаянии восклицает австриец.

– Ты в Посмертье, но твой путь не окончен, – не размыкая мощных челюстей, продолжает волчица.

– Почему? – неизвестно чему глупо удивляется австриец.

– За тебя молится чистая душа. Следуй за мной, палач!

Невдалеке, один за другим, вспыхивают на белесом кварцевом песке языки призрачного пламени оранжево- синего цвета. Они образуют прямую, как стрела, узкую огненную дорожку.

– Словно посадочная полоса для самолёта, – вяло констатирует Генрих.

Тропа из мерцающих огней поднимается по песчаному склону и теряется меж теней, стволов и переплетений голых сучьев этого проклятого сумрачного леса.

В Дом инвалидов «Огнев лог» Гошу привезли после смерти матери. Мама ушла навсегда, но Гоша не понимал этого. Не мог осознать, потому что в свои двадцать пять имел развитие трёхлетнего малыша. По паспорту он вообще-то был Георгием Вадимовичем.

Папа Вадим один раз увидел сына в черновицком роддоме, и больше свою мужскую ранимую психику травмировать не пожелал. Мама Света тянула сына-инвалида одна. Дама она была весьма привлекательная, да только далеко не всякий мужчина отважится каждый божий день любоваться на слюнявого и мычащего пасынка.

От родителей достался Светлане небольшой, но светлый и крепкий прадедовский дом. Немалым плюсом был ещё огородик да кусты красной и чёрной смородины. Прожить можно, даже с крохотной зарплатой продавщицы местного поселкового магазинчика. На такой должности без всякого воровства, а просто умеючи, всегда можно было обеспечить семью хорошими продуктами и вещами. Света сразу не отказалась от сына, а позже уже не могла себе и представить, что такое возможно.