Игорь Саврасов - Умножители времени

– Хочу отправить ей домой корзину цветов, инкогнито. Но вот адреса не знаю.

– Это прекрасное желание, молодой человек. – Китаец смотрел всё-таки настороженно. – Но удобно ли мне говорить чужой адрес? Я и так что-то разболтался с вами.

– Пожалуйста, Цзянь Чхаэ. У меня чистые намерения!

– Ей нужны и цветы, и чистые намерения, – вымолвил Чхаэ. Глебу показалось даже, что старичок «неровно дышит» в сторону Даны.

– Хорошо, я скажу. Глаза ваши добрые. Но не выдавайте меня. И имейте в виду, что посыльному придётся хорошо заплатить за очень крутой подъём, который он должен будет преодолеть до её дома. Меня она встречает и подвозит на своём автомобиле.

И добрый Цзянь Чхаэ простодушно объяснил Глебу Сергеевичу, как найти дом доктора Даниэлы. Так же простодушно, как легли карты пасьянса.

Вечером Всеволожский совершал традиционный здесь променад отдыхающих. Глеб терпеть не мог, когда на курорте слышал слово «больной». Отдыхающие или гости курорта! Так вот, на этой главной «Карловарской авеню» не может быть больных! Люди нарядно одеваются, в атмосфере главенствуют светскость и флирт! Только если, например, в Париже авеню обсажена по сторонам деревьями, то тут, в Карловых Варах, по сторонам расположены ротондочки с источниками минеральной воды, киоски с сувенирами и крохотные бистро.

Множество прогуливающихся не очень отвлекали Глеба Сергеевича от раздумий. Аура отдохновения, фуршет на рауте «без галстуков», и вообще любой «белый» шум были ему привычны и, может быть, даже милы сердцу. В его душе светился в эти минуты фитилёк куража, что ли, лёгкой приподнятости духа, как во время лекции и в любых знаках внимания, обращённых на него, или в любых других знаках – он умел считывать именно те знаки , те вибрации , которые сейчас были ему нужны.

«Пробраться к дому её сегодня под покровом темноты?» – Он улыбнулся, вспомнив «графа Нулина». – «Нет, раннее утро подходит лучше. Всё вокруг будет в сладкой предутренней дрёме… Да, да… чуть забрезжит…»

Всеволожский зашёл в одну из ротонд, «Русалкин источник», достал из пакета любимую из коллекции курортных кружечек, которую уже несколько раз брал с собой. Это была старинная керамическая кружка с красивой надписью «Карлсбад» и незамысловатым орнаментом. Антиквар в Праге, который продал Глебу эту кружку, утверждал, что из этой (ну, или подобной) пил минеральную воду Гёте. Дома у Глеба Сергеевича были и кружки в виде колокола с богатым рельефным орнаментом, тоже антикварные, были и современные уплощённой формы, у которых полая ручка плавно переходит в носик. Более всего он дорожил (и не брал с собой в дорогу) другой «кружкой Гёте», которую приобрёл на курорте Марианске Лазне в две тысячи седьмом году. Исключительный антиквариат. Внизу надпись: «Мариенбад. Одна тысяча восемьсот девятнадцатый год». На боку кружки изображена аллегория здоровья, и знатоки утверждают, что её лицо – это лицо семнадцатилетней красавицы Ульрики, в которую в тот год был влюблён семидесятилетний гений. Он с Ульрикой отдыхал в Мариенбаде.

Глеб наклонил кружку, сделал осторожный первый глоток довольно горячей минеральной воды, как у него раздался звонок на мобильном телефоне. Звонила ассистентка Таечка. Сообщила, что зачёт прошёл на «удовлетворительно».

Таечка была девушкой тактичной, умной и доброй. Хотела жить по-настоящему – получать яркие впечатления от нового. А уж если совсем честно, то хотела, чтобы в её жизни появился человек, тоже яркий и искренний. Хотела успокоить себя, уверить, уверовать в этого человека.

Девочка из профессорской семьи, причём в третьем поколении. В своем Академгородке под Новосибирском она получила и золотую медаль, и кучу призовых мест на Всероссийских олимпиадах. Поступить в столь престижный и «блатной» вуз, как МГИМО, ей удалось лишь со второго раза, зато на бюджет. И третьекурсница в рваных джинсиках, кедах и клетчатых ковбойках, которая ездила на стареньком «Ниссане», но с огромными, жаждущими глазами и чудесными светлыми волосами, убранными косой, сразу привлекла внимание Глеба Сергеевича. А когда он перешёл на штатную ставку профессора, Тая, отличница и красавица, уже пятикурсница, попросилась к нему на диплом.

– Хорошо, Тая. Но при одном условии, – сказал Всеволожский, изображая строгость.

– Каком? – гордо вскинула подбородок красавица.

– Вам очень идут ковбойки и израненные джинсы. Но моя дипломница, а возможно, и аспирантка, и ассистентка впоследствии…

– Ой, хочу в аспирантуру! К вам!

–… должна одеваться строже. У нас «строгий» вуз.

– Хорошо, Глеб Сергеевич. На семинар, во вторник, я приду другая. – Она хитро, подумав о чём-то, посмотрела в глаза профессору.

Но до вторника было воскресенье. И они столкнулись в «Ленкоме». Глеб не сразу узнал свою студентку. Но сразу стройная, по-театральному нарядно одетая девушка привлекла его внимание в толпе. Эта девушка почему-то чуть насмешливо и прямо в лицо смотрела на него. Знакомая, что ли? Изумрудного цвета костюм, обрамлённый по воротнику, лацканам и рукавам чёрным бархатом, идеально облегал фигуру. Белоснежное жабо с горизонтальными воланами на груди украшала брошь из яшмы терракотового цвета. Заколка из такого же камня в собранных на затылке волосах. Чулки бронзового цвета со швом сзади, чёрные лаковые шпильки. Профессор, когда девушка направилась к нему, смотрел снизу вверх, сверху вниз, отдавая предпочтение ладным ножкам девушки.

– Я это, я – Тая. Не узнали, Глеб Сергеевич? Добрый вечер!

– Добрый.

– В этом образе вы хотели бы видеть меня во вторник на семинаре?

– Да… нет… Вы, Таечка, похорошели раз в сто, но и повзрослели лет на двадцать.

– То есть ваша ровесница?

– Мм-м. Надо искать нечто среднее, – мямлил Глеб.

– Опять искать? Хм, я не ожидала увидеть здесь сегодня знакомых. Очень волновалась, впервые надев это. Это бабушкин костюм и украшения. Она в прошлом прима-балерина Новосибирского театра оперы и балета. Я лишь юбку укоротила.

– Правильно.

– Что правильно? Что укоротила?

– Всё. Но юбка – в первую очередь. Дело в том, что э… будь она длинней… я бы никогда уже не смог учить вас, такую важную особу, почти завуча…

– А короче?

– И короче – не смог бы учить… ещё сложней.

Ох, уж этот внимательный, многозначительный женский взгляд! Вроде бы короткий, почти мгновенный, но с особой задержкой и особым широким раскрытием глаз.

«Странная какая: надела наряд моды пятидесятых двадцатого века». Он ещё не ведал, что ему суждено встретиться с куда более странными дамами, знавшими моду пятидесятых годов и восемнадцатого и девятнадцатого веков.

…Глеб вернулся после прогулки и сразу достал потёртый кожаный кисет, в котором лежал портсигар. Ещё раз достал три карты, повертел в руках, раздумывая о чём-то. Определённой тактики поведения с Даниэлой-Моной не было. «Загад не бывает богат», – вспомнил пословицу, – показать завтра не сами карты, а лишь их фотографии?» – Нет, ему не хотелось вот так сразу обижать эту несчастную, как ему казалось, женщину недоверием. «Жизнь, видимо, нанесла ей раны. Сколько ей? Около сорока наверняка, а в глазах плещется вековая боль. Заплакала вот… Нет, не расслабляйся! Сколько талантливейших авантюристок есть на свете – Мата Хари “отдыхает”! Да и тайна женских глаз – тайна ».