Наталья Свидрицкая - Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Пст! – Решив, что лучше Паскуда, чем вообще никого, скомандовал он, и девушка, бросив тряпку, метнулась к нему, опустившись на колени. – Пошла со мной.

Жизнь удалась! Полулёжа на роскошной постели перед горящим камином, Гор наслаждался вином, пирожными с серебряного блюда, засахаренными кусочками фруктов и орехами, да тем, что делала Паскуда, стоя на коленях у постели меж его ног. Отсюда живота было не видно, зато груди – вот они, а женские груди Гор любил. Особенно любил видеть, как они подпрыгивают в такт его движениям, но и так посмотреть было приятно. За столько времени Паскуда стала просто виртуозом в своём деле, и Гор не пожалел ничуть, что взял её. Он даже порой бросал ей печенье и кусочки сыра, с тем же самым чувством, с каким люди бросают подачки животным, не ощущая унизительности своего поступка, напротив: считая, что поощряет её и делает ей приятно. Ладно уж, пусть тоже порадуется! Паскуда, которую Доктор держал в чёрном теле, беременная и потому вдвойне голодная, жадно хватала эти куски и торопливо съедала, чем забавляла Гора весьма.

Он был очень, очень, очень доволен собой. У него всё получилось, он был успешен, он был на коне, нет – он был царь горы! Три месяца, потом – какое-то время на подготовку, и он пошлёт это место, и Хэ заодно, в самую вонючую жопу, а для него – свобода!!! Гор упивался этими мечтами. Всё, он победил! Только бы пережить эти три месяца, но это не проблема, он уже такое пережил! Довольный собой и своей жизнью, Гор готов был даже Паскуде уделить толику удовольствия, потому, получив от неё всё, что хотел, поставил щедрой рукой ей у камина на пол тарелку с остатками печенья и сыра:

– Валяй, жри, пока я добрый! – И, развалившись на постели, открыл книгу.

У него здесь и любимые картинки были. Например, картинка, где кавалер наяривал даму «по-собачьи» в портике богатого дома, а люди на улице и не подозревали, что происходит у них под боком. Гор любил эту картинку именно за то, что здесь видна была часть улицы, прохожие, балкон со свисающим с него богатым ковром, торговка молоком, и самое главное – панорама города на заднем плане. Гор с замиранием сердца рассматривал тщательно прорисованные художником детали: крепостные стены, башню, стражников с копьями, человечка с вязанкой хвороста, и двух лошадей, на которых ехали мужчина и дама… Гор до сих пор безумно любил лошадей, и каждый раз сердце его сладко сжималось, когда он рассматривал эту картинку. Или другую, где женщина ублажала конюха так же, как недавно его самого Паскуда, прямо на конюшне, в стойле, в присутствии роскошного белого коня. Гор даже гладил этого коня пальцем, наслаждаясь своей ностальгией, и мечтая, как уже скоро, очень скоро, будет иметь своего коня – может, даже белого, как знать! – и будет свободен… В голову лезли всякие глупые мысли, спать не хотелось совершенно: он был слишком возбуждён, чтобы спать. Хотелось поговорить; высказаться, похвастаться, в конце концов! Пусть даже и Паскуде, и что?.. разговаривают же люди с собаками! Гор был так счастлив, что не прочь был сделать счастливым кого-то ещё, поэтому щедрой рукой плеснул Паскуде и вина:

– Держи, выпей. Пей, говорю! Пользуйся моей добротой. Пей, это вкусно! – И девушка несмело взяла бокал. Некоторые гости любили так начинать свои игрища: прикидывались добренькими, предлагали еду, вино… Чем это заканчивалось, Паскуда отлично помнила. Но Гор, похоже, в самом деле просто дал ей вина. Она осторожно пригубила и аж зажмурилась, до слёз: вино было терпким, сладким, густым, и показалось ей нереально вкусным. С непривычки оно подействовало очень быстро: щёки её порозовели, глаза заблестели, даже настроение поднялось, стало как-то легко и почти хорошо. От очага было тепло, ковёр был мягким, сыр и пирожные – вкусными. Паскуда отлично понимала, что Гор взял её просто потому, что других было сегодня не взять… А жаль – ей понравилось. Вот бы почаще!

А Гор меж тем трепался:

– Ты даже не представляешь, что со мной скоро произойдёт, да и куда тебе! А я свалю отсюда, поняла?.. Свалю на фиг; кому что, а мне – свобода-а!!! – Он проорал это слово так, что Паскуда вздрогнула. – И будет у меня жизнь, понятно тебе, жизнь, настоящая, моя, и только моя, без уродов этих всех, без Клизмы, без Хэ… и без вас.

Девушка слушала трёп Гора, смакуя сыр и вино, и губы её порой трогала злорадная улыбочка. Не всё было так радужно, как ему представлялось, ох, не всё! Но Гор на неё не смотрел и её злорадства не замечал. Он наслаждался, и не подозревая, что это его последняя подобная ночь. Что где-то со скрипом и лязгом повернулось колесо судьбы, и желтая лента упала в темноту мрачного грота, а в далеком Ашфилде, о котором он и знать не знал, девичья рука погладила лак любимой лютни, и нежный тихий вздох ознаменовал прощание с прошлой жизнью и новые надежды. Что в устье Великой Реки уже вошел корабль с фигурой единорога на носу, разрезая обледеневшим килем свинцовые ледяные воды, по которым косами вился студеный пар. Никто еще этого не знал.

Глава вторая: Тринадцать

На рассвете девочки начали просыпаться; первая проснулась эльдар, Мария – она и уснула последней. Она была эльфийской кватронкой: дочерью эльфа и полукровки, почти эльф, поэтому была сильнее и здоровее своих подружек. По дороге нёсший её мужчина потерял жёлтую ленту с её платья; остальных трёх девочек с такими же лентами уже не было с ними. Проснувшись, Мария удивилась неприятному привкусу во рту, а так же тому, что все они, одетые в короткие и уродливые рубашки, как попало лежат прямо на каменном полу в странном, абсолютно пустом помещении. Здесь был очень высокий потолок, но само помещение было длинным и узким, как коридор. Три стены были каменными, из пёстрого мрамора, украшенные странными барельефами, а четвёртая стена – деревянной, с большой двустворчатой дверью, запертой снаружи. До потолка она не доходила, и Мария, задрав голову, увидела, что помещение снаружи – очень большое, с большими окнами высоко под потолком, светлое. Встав, Мария осмотрелась. Внимание её сразу же привлекли барельефы: на них очень реалистично и талантливо изображены были монстры с головами животных и телами людей, которые тащили за волосы, избивали и насиловали связанных женщин. Половые органы монстров были изображены настолько реалистично и тщательно, что у Марии, никогда не видавшей мужчин, но жившей на ферме и наблюдавшей спаривание животных, не возникло ни малейших сомнений насчёт того, что она видела. Как и насчёт того, что всё это было именно насилием: художник постарался, чтобы и в этом сомнений не было. У связанных женщин были страдальчески искажены лица и растянуты рты в беззвучном крике. Марии стало так жутко, что её даже затошнило. Что там говорила вчера Госпожа?.. Что всё, что с ними будут делать, правильно и законно?.. Но что именно с ними будут делать? Почему на них эти нелепые рубашки, оставляющие открытыми ноги, с огромными вырезами, из которых выпадают груди?.. Остальные девочки просыпались, поднимались; посыпались вопросы: