Артур Жейнов - Зорох

– Тагорм думает только об интересах племени, женщина. Он прав, а ты… – Краогорм с трудом поднялся на локтях. – Ты всегда была нашим врагом… всегда презирала нас… Когда ко мне вернутся силы я убью тебя.

– Хорошо, – согласилась Найя. – Убей меня, но детей ты отпустишь. Ни ты, ни ваши трусливые старейшины, ни их пустоголовые жены, никто из вас не стоит моих детей.

– Мои сыновья останутся, – прохрипел Краогор. Шубы Нирона и Акрона лежали рядом у его ног. С большим трудом он смог согнутся, дотянулся до них, и подтянул к себе. Дети, которые укрывались ими, поежились от холода, но не проснулись. Найя потянулась за откинутым рукавом, но муж подобрал шубы еще ближе.

– Ну давай попробуй, – прохрипел он. – Наклонись еще, и я сверну тебе шею.

Они как-то одновременно посмотрели на боевой топор, который по обычаю вместе со щитом лежал у входа в шалаш. Краогор протянул руку, но Найя опередила его, вытягиваясь стрелой, схватила гладкую рукоять, и угрожающе тряся топором перед собой, отползла на прежнее место.

– Знаешь, что с тобой сделают, когда узнают, – предупредил Краогор.

– Они узнают только завтра вечером, – задумчиво сказала она. – Я скажу, что тебе стало хуже, и все утро ты будешь давать сыновьям последние наставления. Я выиграю для них время. Когда Тагорм догадается обо всем, они будут уже далеко.

Краогор не мог поверить в то, что слышит. Впервые в жизни он испугался этой хрупкой, презренной, ни раз униженной им женщины. Он отвел глаза в сторону, потому что не смог выдержать ее пристального испепеляющего взгляда. Упираясь руками в землю, попробовал подняться, но силы оставили его. «А ведь убьет, – промелькнуло у него в голове. – Ведь не испугается. Решится?..»

Ни уверенности, ни злости больше не было, только паника и ужас охватили воспаленное сознание. И тогда, набрав полную грудь воздуха, Краогор закричал. Он стал звать на помощь Тагорма, Этгора, Сайруса и многих других; звал даже тех, кого уже не было в живых. Звал пока ни охрип. Но ни живые, ни мертвые не пришли к нему. Завывание ветра на улице заглушало его крики. Он не знал, что их шалаш Найя поставила особняком от других. Она предвидела такой исход.

Когда Акрон открыл глаза, в лицо брызнула кровь. Он думал, что все еще спит, поэтому испугался не сразу. Перед глазами мелькало лезвие топора; неяркий свет костра выхватывал сосредоточенное лицо матери, что-то брызгало в огонь, угли шипели, и ее профиль стал исчезать в темноте.

Скоро стало совсем темно и тихо. Акрон замер в ожидании, и через какое-то время мать взяла его за руку. Они сидели так долго. Просто сидели и молчали, слушая, как завывает ветер. Потом Найя бросила в огонь веток, и очень медленно, нехотя, пламя начало разгораться.

Акрон посмотрел в сторону и увидел испуганное лицо брата. Только теперь ему стало по-настоящему страшно. Нирон смотрел в темноту. Там, под своей тяжелой оленьей шубой лежал отец. Он был укрыт с головой; из под серой шкуры выглядывали ноги, обутые в теплые меховые сапоги.

Акрон вдруг понял, что отец мертв. И хоть видел все собственными глазами, все еще не мог поверить, что его убила мать.

Найя подобралась к Краогору, и выдернула что-то из его руки.

– Одевайтесь, вам пора, – сказала она, и положила перед детьми их шубы. – Идите на Юг, – добавила она, потом поправилась: – Нет, идите на Север. На Юге они будут искать вас в первую очередь. Но на Севере будет еще холоднее, и вам там совсем нечего будет есть. Мне нечего вам дать, – говорила она, разминая руками бледный лоб и уставшие глаза. – Совсем нечего дать… Идите на Восток… Нет, на Востоке будет еще хуже. Вы «Орлиные когти» – там вам все враги. Идите на Север… Нет, лучше на Юг… Идите куда-нибудь, только очень быстро. Только не останавливайтесь… И помните, у вас больше нет племени. Теперь вы сами по себе. Опасайтесь «Когтей»… «Когти» отдадут вас вулкану… «Когти» – первые ваши враги…

Найя стала их одевать. Братья сонно протирали глаза, не до конца еще осознавая, чего от них хочет мать, куда идти, и когда они смогут вернуться. Они не торопились ей помочь: отрешенно стояли посреди шалаша, поднимая руки, чтобы она могла просунуть их в рукава шубы. Она сама поплотнее затянула ремни на их поясах, чтобы под шубу не проникал холод, и затянула завязки на сапогах; одев на головы шапки и рукавицы на руки, вывела, почти вытолкала детей на улицу.

Наспех она прижала каждого к себе, потом развернула и подтолкнула в спины. Пройдя несколько шагов, дети остановились, и повернулись обратно.

– Идите же, ну, – прошептала она, но братья не уходили, смотрели друг на друга, или на мать, но никто не хотел смотреть в ту сторону, куда она махала рукой. – Идите, идите…– повторяла она, пыталась рассердиться, за то, что не слушаются, но не могла.

Постояв так какое-то время, Нирон снова шагнул к шалашу, но Найя попятилась к проходу и развела руки в стороны, давая понять, что обратно не пустит.

– Нет Нирон, – прошептала она, – вы не можете остаться.

Завыла вьюга, где-то далеко ей отозвался одинокий волчий вой а потом Нирон услышал позади себя хруст снега и глухое покашливание брата. Акрон уходил. Найя провожала его тоскливым взглядом, а потом совсем закрыла глаза. Из-за темени Нирон почти не видел лица матери, но чувствовал, что она плачет.

– Береги его, ты старший, – прошептала она, последний раз взглянула на сына, откинула лосиную шкуру и вернулась в шалаш. Опустив голову, Нирон потоптался на месте, повернулся в сторону удаляющихся шагов, и отправился вслед за братом. Больше он не оглядывался.

Акрон так и шел впереди а Нирон, чуть отставая, двигался сзади. Иногда тусклая луна освещала вершину тупой горы. До самого утра она и была им ориентиром. Они шли на Север, но как только стало светать, Акрон резко взял вправо на Восток. Брат безропотно шел следом, но когда, через пару часов Акрон снова повернул на север, стал возмущаться:

– Зачем ты плутаешь?! – крикнул он. – Если уж решил повернуть к морю, то идем к морю. Здесь хотя бы равнина. Какой смысл сейчас карабкаться по скалам? Зачем выбирать трудную дорогу, если все равно идем непонятно куда?

Акрон оглянулся на брата, ничего не ответил, но все-таки снова повернул на Восток. Он и в самом деле не знал куда идти. Вышагивать по равнине было тоскливо – впереди до самого горизонта проглядывалась бесконечная, безнадежная пустота. За северными горами, казалось, может появиться что-то неожиданно хорошее, но чем дальше они шли, тем больше он замерзал. А север, это холод, и идти туда, где еще холоднее, тоже не хотелось.

Нирон еще несколько раз окликал брата, но тот не оглядывался. С тех пор, как Нирон выдал племени Охайру, Акрон с ним не разговаривал. Нирон всегда считал это его глупым капризом, и никогда не придавал этому значения, но теперь, что-то изменилось. Молчание Акрона раздражало, и даже пугало его. Стало казаться, что брат затаил злобу, и рано или поздно уйдет так далеко, что его невозможно будет догнать. Вместе со страхом остаться одному, где-то в глубине души просыпалось раскаяние. Но холод быстро вымораживал эти запоздалые чувства.