Ренат Янышев - Сафар-наме, или Книга Странствий

– Какие? – опять не удержался я.

– Ну не знаю, – удивлённо пожал плечами почтенный Умар. – Что у них, славян можно взять? Чем славяне торгуют с Константинополем? Меха, мёд, воск, кожа, рабы. Вот и русы, наверное, с них берут то же самое… Так, и что ещё вспомнилось – у русов глаза, как у кошек. Вот вроде и всё!

– А я знаю славянский язык, – гордо заявил я своему учителю (могу ведь хоть чем-то похвастаться?). – Мой отец как-то раз, на пробу, купил двух гулямов из славян. Мне тогда четыре года исполнилось. Одного из них ко мне приставили – до совершеннолетия. Так я и выучился говорить на их языке.

– Это похвально, – заметил учитель. – Знание чужеземных языков ещё никому не было в тягость. Но я бы тебе посоветовал присовокупить к своим познаниям и ромейский язык. Много мудрости смог бы ты почерпнуть из общения с западным народом.

Тут я спохватился, что беседа наша начинает перетекать в другое русло, и попытался вернуться к истокам:

– Конечно, учитель, но не могли бы вы дать определение: какая из себя живая вода? Как мне узнать её?

– Живая вода, она и есть живая. Ни по цвету, ни по запаху не отличается от обычной. Но знаю, что она не может превращаться в лёд, и не испаряется. Что если отрезанную конечность приставить к ране и полить живой водой, то она прирастёт. А если на только что умершего побрызгать этой водой, то он оживёт, прервав своё шествие к мосту возмездия Чинвату.

– Благодарю, учитель! – поблагодарил я за рассказ.

– А ты, я вижу, даже рад отправиться в дальние края? – приподнял бровь мобед.

– Конечно! – я пошире расправил плечи. – В конце концов, мой род происходит от Рустама. Мой прадед голыми руками задушил горного барса. Мой дед сразил в одном бою двенадцать воинов. Мой отец не раз приносил с охоты на своих плечах джейрана, пробежав без отдыха горными тропами три-четыре фарсанга. А разве я не сын своего отца?

– Похвально стремление мужа достичь своей доблестью славы,

Когда он на подвиг стремится не ради наград и забавы,

– продекламировал двустрочие почтенный Умар. – Что я могу сказать? Ты сам уже всё решил, зачем мне отговаривать тебя? Живую воду вряд ли найдёшь, а вот мир познаешь – это точно. Только не забудь одно правило. Принимай мир таким, какой он есть, и тогда он примет тебя. Принимай истину такой, какая она есть, и тогда она откроется тебе. И возьми с собой бумаги, а лучше – папируса побольше, и чернил, и записывай всё, что тебе покажется интересным и стоящим внимания. Это важно по двум причинам. Во-первых, большинство кочевников к учёным относятся лучше, чем к купцам, а во-вторых, твои записи будут иметь большую ценность не только для меня, но и для потомков. Удачи тебе, Фархад! И последнее: я помогу тебе добраться до Бухары. Найди на рынке менял некоего Захарию и скажи ему, что это я прислал тебя…

***

…Только жаркие объятия Айшат заставляли меня откладывать подготовку к отъезду, а ведь прошло уже двадцать ночей с того вечера, как она впервые возлегла со мной. Дни я проводил в обществе Али и других наших приятелей, но как только время близилось к вечеру я, изнывая от нетерпения, бросал всё и устремлялся домой.

А там меня ждала несравненная Луна моего сердца. В саду, по примеру Али, я велел разбить лёгкий шатёр, и теперь мы в нём проводили все вечера. Айшат развлекала меня рассказами, а, кроме того, ещё славно пела и танцевала. Дело дошло до того, что я первый раз в жизни попробовал сочинить стихи. Правда, никому не рискнул их прочесть, и, наверное, правильно сделал. Там имелись строки о ясном небе, украшенном звёздами, лёгком ветерке, ласкающем вершины деревьев, соловьиных песнях, ну и, конечно, не обошлось без упоминания о фиалах. Вот до чего дошёл.

И лишь, когда до конца отпущенного срока осталось шесть дней, пришлось наведаться на рынок, где держал место знакомый моего учителя.

Подсказки быстро привели к нужному столику в самом центре рынка. Там, укрывшись от солнца под навесом, прикреплённым к стене лавки, дремал мужчина с накинутым на лицо платком. Ещё издали, по жёлтым одеждам, я определил, с кем придётся иметь дело. Впрочем, подавляющее большинство менял так же щеголяли жёлтыми цветами своих одеяний.

Однако впечатление, что мужчина дремлет, оказалось ошибочным. Едва я остановил коня на расстоянии трёх шагов от столика, как меняла заговорил, явно обращаясь ко мне:

– Только не говорите, что хотите просто посмотреть!

Мне подобный тон несколько не понравился, но я остался спокойным. Это прежде, когда я только приехал в долину совершенно неотёсанным горцем, рука то и дело тянулась к мечу, в каждом подозревая возможного обидчика. Однако в любезном моему сердцу Эсфахане так перемешались верования и народы, что поневоле пришлось выучиться терпению. Поэтому я просто промолчал.

Тем не менее, на нас сразу обратили внимание менялы из соседних лавок и просто любопытствующие, предвкушая возможное зрелище. А некоторые явно собрались делать ставки. Меняла, почуяв неладное, скинул платок с лица и мгновенно оценив не только меня, но и обстановку вокруг, вскочил на ноги и стал извиняться:

– О, господин! Не обрушивайте свой гнев на мою бедную голову! Во всем виновато солнце! От этой несносной жары бедный Захария потерял всё: и разум, и клиентов! Передайте мне ваши заботы, и я решу их в самом лучшем виде! А пока пройдёмте внутрь, не откажите моей дочери в возможности угостить вас шербетом.

Я спешился и, оставив коня на попечение базарных мальчишек, прошёл вслед за словоохотливым менялой. Волоокая дочь Сиона пугливой ланью метнулась за занавески, и вскоре я наслаждался очень даже неплохо приготовленным прохладным напитком.

Тем временем Захария не умолкал:

– О, юный господин! Я вижу, вы всё же стесняетесь поведать мне свои мысли, что так избороздили морщинами ваше чело! Давайте я сам попробую угадать! Вы, по несчастному стечению обстоятельств, временно стеснены в своих расходах! Но вот именно для этого я и существую! Причём заметьте, для вас, дихкана из Дейлема, я даже не прошу привести с собой поручителя! Я знаю, что ваше слово – это слово чести! Сам такой! Мы составим бумагу, и не успеют перевернуться песочные часы, как вы уже снова будете радостно смотреть на окружающий мир! А процент я возьму столь мизерный, что меня засмеют даже ослы, если им рассказать о нашей сделке!

Я только и успел возразить, что не нуждаюсь в кредите!

– … Понял! Понял, понял… Вы хотите отправиться в сафар! Так, кажется, на вашем языке называют странствия? И опять я нужен! Вы даёте мне свои динары, а я вам шекели, или драхмы, или рупии. Что пожелаете! И у вас снова нет забот! Так я достаю весы?

– Нет, – опять я огорчил Захарию. – Мой учитель сказал, что вы сможете мне помочь в несколько ином деле!