Виталий Кулик - Волчий мох

– Не продаётся лошадь! И не выменивается! П-пшёл прочь, собака! – и, чуть успокоившись, с досадой процедил: – Мне сейчас только цыганья и не хватает для полного счастья…

– Ты, панок, не горячись. Ежели желаешь, могу попробовать у твоей лошадки хворь скинуть, – спокойно сказал незнакомец и ласково потрепал коня по гриве. – Хороший конь. Жалко, если пропадёт… Видать, туго-то лошадкам приходится нынче на панской конюшне, а?

От удивления пан Ружевич аж рот раскрыл. Он стоял совершенно ошарашенный и не знал, что сказать. Но зато он знал другое: свяжешься с цыганами – будешь обманут. А этот наглый чумазый не то что не внушал доверия, а и вовсе вызывал чувство опасности. Но вот странность: казалось, он знает о напасти на панской конюшне. Хотя это, скорее всего, обычные плутовские штучки: скажут такие людишки что-нибудь отвлечённое, с намёком, а простаки давай уже сами подгонять услышанное к своим несчастиям. Да ещё и диву будут даваться прозорливости провидцев!

На высказывание незнакомца Ружевич ничего не ответил. Находясь в растерянно-ошеломлённом состоянии, он просто разжал руку, и лошадь покорно пошла за цыганом…

Сделав несколько шагов, тот обернулся и спокойно произнёс:

– Пойдем, панок. Тут слишком шумно и слишком много глаз. Мне нужна тишина… – Видя растерянность вельможного пана, цыган доверительно добавил: – Да не робей, ничего худого не будет… А уж лошадку и подавно не обижу. Во всяком случае, хуже уж точно не будет.

Под многочисленными взглядами Ружевич, словно завороженный, поплёлся следом за цыганом. Когда он проходил мимо мужиков-зевак, до него донеслись едва различимые слова: «Ну всё, остался панок без коника…»

Но пан без коня не остался. Мало того, так перед ним предстала удивительная картина: мужик, похожий на цыгана, ласково разговаривал с лошадью как с человеком, и самое удивительное, казалось, что та всё понимала и покорно слушалась.

Новоявленный лекарь тоже внимательно осмотрел ногу лошади, потрогал ладонью то одно, то другое копыто, видимо, что-то сравнивая; затем он прощупал пальцами всю ногу, особенно на суставах, после чего несколько раз осторожно опробовал её на сгиб. Движения цыгана были уверенны и несуетливы. Наконец он поднялся с колена и ласково похлопал коня по холке.

– Ну… что скажешь? – спросил пан Ружевич, готовый опять услышать неутешительный ответ.

Цыган повернулся к пану.

– С лошадью ничего страшного… небольшое растяжение в суставе.

– А чего ж этот, – Ружевич кивнул головой в сторону коновала-коваля, ничего не определил?

– Видать, не дорос ещё до такого. При таком растяжении опухоль появляется не сразу, и не каждый может такое определить. Но лошадке сейчас нужен покой, тугая повязка. Хорошо бы студёной водицей сустав охлаждать… Поезжай-ка, панок, на постоялый двор – он тут рядом, сразу за церковью, – и хотя бы денёк повремени с дорогой. Всё будет добре.

– Ну, благодарствую, человече. А то я уж забеспокоился сильно за лошадку. Это теперь мой самый надёжный конь остался, – обрадовано заговорил Ружевич и полез в карман за деньгами.

Цыган даже не улыбнулся. Он грустно посмотрел в глаза собеседнику и тихо сказал:

– Тебе, вельможный пан, не о лошадке сейчас беспокоиться надобно…

– Э-э… Что ты хочешь… этим сказать? – насторожился Ружевич.

– О себе сейчас в самый бы раз побеспокоиться…

– Ты это о чём? – ещё больше напрягся пан, а сердце уже захолонуло, почувствовав что-то поганое.

– Да так… Кажется мне, что душа твоя, панок, в каком-то чёрном плену. Дела-то небось всё неурядицами оборачиваются? И в семье, видать, не всё ладно?..

Пан Ружевич совсем растерялся: настолько неожиданно было услышать такую правду. Он внутренне сжался и осторожно спросил:

– Ты, судя по всему… что-то знаешь? Я имею в виду… ведовство.

Ничего не ответив, цыган пристально смотрел на собеседника. Его чёрный колючий взгляд, казалось, насквозь прожигал человека.

У пана Ружевича вдруг появилось противное чувство, будто у него в сознании копошится вор, перебирая его мысли и прихватывая то, что приглянулось.

– Меня Михеем зовут, – наконец ответил цыган. – А ты, панок, наверное, хотел сказать не «ведовство», а «колдовство»?

Тёмные глаза цыгана прямо-таки парализовали Ружевича; поджилки в ногах дрожали; слова застряли в горле. На вопрос Михея он с огромным усилием сумел лишь утвердительно кивнуть головой.

Цыган загадочно ухмыльнулся.

– Я много чего знаю… И не только знаю, но и вижу многое, что другим не дано… И умею… тоже многое.

Совсем опешивший Ружевич с беспокойством смотрел на страшноватого с виду мужика, скорее всего, цыганской крови. И вдруг, вытеснив из сознания все опасения, его озарила шальная мысль! Да, это идея! И эта дикая идея достойна того, чтобы попробовать воплотить её в жизнь! Другого такого случая может и не быть! «При нынешнем плачевном положении дел грех не попробовать… – лихорадочно соображал пан Ружевич. – Вот только надо ещё кое-что выяснить… предложить… А вдруг и выгорит!»

Примерно через месяц в панском имении появился Михей. Пан Ружевич был несказанно рад, что удалось уговорить этого цыгана поработать в фольварке. Хотя у него в душе и таилось некоторое опасение – он совсем ничего не знал о Михее, – но то, что этот человек был весьма необычной личностью, Ружевич смекнул сразу. Ему и невдомёк было, что Михей при любом раскладе всё равно бы появился здесь…

Берёзовчане сначала недоумевали: зачем пану понадобился работник-цыган?! Да и был бы он толковый иль в ремесле каком непревзойдённый, тогда ладно. А так… Этого Михея и понять-то было невозможно: нелюдимый, себе на уме, кто он, что он и вообще, на что годен и на кой чёрт сдался Ружевичу – никто не мог взять в толк. Так что появление в фольварке цыгана все считали очередной неудачей пана, пустившего значительную часть состояния на такие же безрассудные, как казалось многим, траты.

Но прошло не так уж много времени и выяснилось, что Михей был отличным знатоком лошадей. За это он получил место конюха и в придачу кличку Цыган.

Для проживания Цыгану даже отвели отдельную коморку в господском доме, тогда как остальная челядь ютилась в людской, и спали некоторые прямо на полу, подстелив драный кожушок и укрывшись такой же дырявой дерюжкой. Это тоже вызвало у берёзовчан некоторое недоумение и воз всяких пересудов.

Но сколько бы в деревне не злословили, а на панской конюшне дела пошли на поправку. Цыган своё дело знал и к лошадям от природы питал любовь безмерную – иная баба детей так не глядит, как Михей своих подопечных. И ещё выяснилось, что он хорошо разбирался в хворях не только лошадей, но и прочей живности. Такому обороту селяне были не только удивлены, но и обрадованы.