Виталий Кулик - Волчий мох

– У Вовчым мху, видать, яще шастае, – раздался голос из толпы. – Мала яму етых, дак намыслил яще каго-нибудь подстерегти… – Вечный скептик Панас повёл вокруг взглядом, словно убеждаясь, все ли его поняли.

Пан Ружевич этих слов, видимо, не расслышал; в полном оцепенении он невидящим взглядом смотрел на убитого мужика, пытаясь сохранить ясность суждений и привести в порядок взбудораженные мысли.

Демьян опять начал что-то ему упорно нашептывать, бросая откровенно косые взгляды на Ефимку Асташова. Но тут Домаш Евсеич легонько потянул его за рукав и наградил более чем строгим взглядом. Демьян малость стушевался, но язык послушно прикусил. А мельник, решительно оттерев плечом наушника, осторожно произнёс:

– Надобно бы выяснить, где Михей… – и оценивающе глянув на Ружевича, продолжил: – Подозрительно, что его на месте нет… Сомнения у людей насчёт Михея.

Ефимка с благодарностью подумал о мельнике и перевёл дух. Всё-таки слово Домаша Евсеича на деревне вес имело, и это обнадёживало хлопца.

– Подойди, – коротко повелел Ружевич, глядя на Ефимку. – Повтори, что там случилось, только давай всё подробно.

Ефимка в который уж раз снова начал рассказывать. Селяне хоть и слышали эту историю, но всё равно подступили ближе, чтобы не пропустить ни единого слова.

Паненки и Палашка тоже подошли поближе, но до них долетали лишь обрывки рассказа.

– Так это и есть тот самый Ефимка? – тихо спросила Гражина стоявшую рядом девку.

– Угу, – кивнула Палашка, – он самый, окаянный.

– Почему окаянный?

– Так спокою девкам из-за него нема, а ему всё нипочем. Сегодня одну до хаты проведёт, завтра другую… Обнадёжит, а назавтра уже и забудет… Потому и окаянный.

– Может, просто на сердце никто ему не западает?

– Наверно… – вздохнула Палашка. – Дальше хуже будет.

– Что хуже? – не поняла Гражинка.

– Да зеленоватый он ещё. Вот дай ещё годик – даже девки постарше будут сохнуть по нему.

– А ты? – спросила Гражинка, не сводя заинтересованного взгляда с Ефимки.

– А что я? – вспыхнула Палашка.

– Ну… ты всё время только о нём и рассказываешь, и я уж подумала… – Паненка перевела пристальный взгляд на девку, и ей сразу стало всё понятно.

У Палашки был вид, словно её поймали на воровстве.

– Да ладно, не тушуйся, – усмехнулась Гражинка и сменила тему разговора. – Давайте ближе подойдём. Интересно, что же там случилось?.. Что он там рассказывает?..

Словно подкрадываясь, они подошли ещё ближе к толпе.

За полтора года, прожитые в Берёзовке, Гражинке впервые представилась возможность вблизи рассмотреть героя Палашкиных рассказов, и сердце паненки дрогнуло! Её просто сразили васильковые глаза деревенского парубка – живые, лучистые, совсем не подходящие мужицкому роду. Сейчас, правда, в этих глазах читалось волнение, отчего они казались большими и ещё более привлекательными. Поражённая Гражинка некоторое время ничего не видела кроме этих глаз – она совершенно не замечала бедной истрепанной одежды хлопца, его истоптанных лаптей, неказистого латанного-перелатанного кожушка. «Да-а… тут уж немудрено и голову потерять от таких глаз, – подумала паненка и искоса украдкой глянула на конопатую Палашку. – Не-ет, с твоей-то внешностью ничего тебе тут не перепадёт… Эх, жалко, что простолюдин!» Вдруг вспомнив, что и у неё, кроме благородного происхождения, нет почти ничего, Гражинка вздохнула. Только на этот раз не так горько…

– Ну и слышу вдруг далеко сзади дикие вопли, – взволнованно говорил Ефимка. – Я-то урочище почти прошел, на окраину уже выходил, и тут такое сзади! Жуть как перепугался, думал, помру со страху. Оборотился и стою, как онемевши: ни бежать, ни кричать – ничего не могу. Ну… тут из-за поворота и вылетают сани. Конь вспудился и прёт прямо на меня, а я ж от страху даже и пошевелиться не могу. Всё, думаю, конец! Сейчас под копытами окажусь! Но потом всё же хватило духу вскинуть руки… ну, отпугнуть, значит, коня. Вот как махнул руками, конь ещё больше перепугался и шарахнулся в сторону… Ну и зацепил санями придорожный молодняк, сани и застряли. Глянув мельком на них, я понял, что тут что-то нечисто, и меня ещё больше охватил страх. Хотел было пуститься наутёк, да подумал: а как же они? – Ефимка кивком головы указал на Лукерью. – Да и на лошади, думаю, всё одно получится быстрее улизнуть из лесу. Ну, кинулся к саням… Упряжь еле из того хмызняка 6 6 хмызняк – кустарник, поросль деревьев. высвободил.

– И тебя не смутило, что на санях мертвец лежал? Не поинтересовался у бабы, что стряслось? Может, она тогда ещё не в таком состоянии была? – задавал вопросы пан Ружевич.

– Так мне ж тогда не до расспросов и не до разглядываний было. А про мертвеца так даже и думки такой не проскочило. Я-то мельком заметил, что дядька Буслай как-то чудно дрыгается и кровь на нём… Но тогда у меня в голове лишь мелькнуло, что напился мужик, да по пьяни трошки и попало ему где-то. Не, непохоже, чтоб он мёртвый тогда был… Не… – покрутил головой Ефимка, – дрыгался…

– Судороги предсмертные были… Доходил он, – мрачно произнёс пан Ружевич. – Дальше что?

– Ну, запрыгнул я на сани, вожжи взял, и тут меня что-то словно потянуло оглянуться. Глянул назад на дорогу – и меня совсем ужасом хватило: к нам двигалось что-то непонятное и страшное! Вроде как зверь, но уж больно на человека этот зверь походил.

– Он что, гнался за санями? – спросил Ружевич.

Ефимка неуверенно пожал плечами:

– Не. Мне кажется, что если б то чудище хотело догнать возок, то враз бы догнало. Хотя… даже и не знаю. Конь ведь так рванул, что мы еле удержались на санях. Галопом летели из того дубняка… Коня и подгонять не надобно было. Может, поэтому и не догнало чудище… Ну а как выскочили на поле, тётка Лукерья раза два или три и кидалась на меня сзади… Видать, нашло на неё что-то. Выла как бугай резаный… Но у околицы всё ж шматанула меня, да так, что я как пушинка слетел с саней. И откуда силища-то такая у неё взялась?..

– Больше ничего не заметил? – допытывался пан Ружевич, поражённый рассказом. – Может ещё кто-то или что-то там было? Вспомни хорошенько.

– Ну… мне показалось… – неуверенно пожал плечами хлопец, – человек ещё мелькнул в лесу… В нашу сторону вроде как спешил. Хотя… может, от страху почудилось. Мне ведь хватило и того, что увидел. А что-то ещё разглядывать некогда было. Всё так быстро произошло… Может, и было ещё что-то… Я не заметил.

– А мне вот почему-то кажется, – опять встрял в разговор Демьян, – что возле Буслаев никого и не было, кроме Асташонка, а посему не будет же он наговаривать, что сам себя бачив, а? Вот я к чему клоню!

– Опять ты, Демьян, за своё, – снова вступилась за Ефимку Авдотья. – А хлопец ведь там и сбежать мог, да вот о других подумал, не бросил. В таком переплёте немногие из вас, мужиков, поступили бы так, а уж ты, Дёма, и подавно только б о своей шкуре пекся! – Совсем осмелела баба, и ей даже доставляло некоторое удовольствие прилюдно посрамить нерешительных мужиков.