Галина Романова - Рудничный бог

Княгиня Фелициата Алексеевна встретила Настю, сидя в глубоком покойном кресле со светлой обивкой. Вся мебель в комнате, полы, занавески на окнах, штоф, которым были обиты стены – все было выдержано в светлых тонах. Землисто-бледное лицо княгини терялось на этом фоне, кабы не темные волосы, обрамлявшие его, не карие глаза под густыми бровями, не глухое, темно-фиолетовое платье.

– Анастасия, – негромко, надтреснутым голосом произнесла княгиня Фелициата. – Прости, что не встречаю тебя, как подобает – здоровье мое в последние дни пошатнулось. Только и хватает сил, что ходить между постелью и креслом. А ты как? Здорова ли?

– Здорова, – кивнула молодая женщина.

– Оно и видно, – кивнула княгиня. – Ты еще молода, здоровья крепкого… Только больно бледна. Чай, срок уже подходит? Садись.

Княгиня позвонила в колокольчик, приказала горничной подать легкий завтрак – горячий шоколад, печенье с маслом. Настя отказываться не стала, хотя при одном воспоминании о том, что было на Лобном месте какой-нибудь час тому назад, в желудке все узлом завязывалось. Но чашку приняла, сделала глоток.

– Рожать, что ли, приехала? Оно и видно! В деревне ни одного порядочного врача не найдешь! Еще как ты хворь-то свою переборола, младенца не выкинула…

– Простите, – Насте удалось вставить слово, – но я не болела. Это ошибка какая-то.

– Никакой ошибки нет. Матушка твоя писала, что ты простудилась на Рождество, да так крепко, что уж соборовать тебя собирались. Всю зиму в горячке металась. Инфлюэнцу нашли доктора. Я писала, чтобы вызвали к тебе доктора Штерна, да маменька твоя отписалась, что он уж был к вам с визитом…

Настя слушала свою свекровь и не верила ушам. Она простудилась? Болела инфлюэнцей? К ней привозили доктора Штерна? Когда?

Когда Алексей находился под следствием, – подсказал внутренний голос. Когда его арестовали, допрашивали, когда он сидел в Навьей башне, мучаясь от неизвестности, и со дня на день ожидая своего приговора. Все это время она, Настя, сидела за запертыми дверями, лишенная возможности общаться с внешним миром, окруженная стеной молчания, которую день за днем возводили вокруг нее родители.

– Я вам писала, – пробормотала она.

– Так и я писала, а толку? Матушка твоя отвечала, что боится заразы. На твоем месте я бы все-таки навестила доктора Штерна. Тебе нельзя рисковать. Что-то ты бледна, душа моя. Небось, устала с дороги? Только что приехала? Платье на тебе, смотрю, дорожное…Багаж-то твой где? С кем ты путешествуешь?

Свекровь засыпала ее вопросами, и Настя растерялась. Что бы она ни сказала, выходила ложь.

– Я приехала одна, Фелициата Алексеевна, – призналась она.

– Одна? И как родители тебя отпустили?

Родители ее очень не хотели отпускать, но знать свекрови про побег не стоило.

– Ну, да ладно, – княгиня со стуком поставила чашку на столик подле кресла, – ты с дороги устала. Как бы горячка не началась. Мой тебе совет, душа моя, отправляйся-ка в постель. Сейчас тебе приготовят комнату, а пока ты отдыхаешь, я вызову доктора Штерна. Он сейчас в столице и должен тебя осмотреть. Твои старые комнаты никто не занимал, но пока доктор не скажет, что опасности никакой, все-таки не слишком броди по дому. А вдруг…

– Фелициата Алексеевна, – не выдержала Настя, тоже отставив чашку в сторону, – я приехала из-за Алексея.

Как резкий порыв ветра задул свечу – так вмиг изменилось лицо свекрови.

– Вот оно что, – протянула старая княгиня, отвернувшись к окну. – А я-то думала – навестить нас решила. А ты вон как… Да уж, ради такого со смертного одра, кажись, вскочишь – или, наоборот, в гроб ляжешь.

Настя поняла, что княгиня говорит о себе.

– Что вы, Фелициата Алексеевна, – воскликнула она, – вам еще жить да жить…

– Да уж, жить… А как? – карие глаза сверкнули на бледном лице, отголоском внутренних страстей вспыхнул на костистых скулах румянец. – Алексей… Алексей на императора злоумышлял. В его бумагах нашли письма о том, что они создавали некую Когорту Обреченных. Ведаешь, что сие за Когорта? Это те люди, которые хотели пролить кровь помазанника Божия! И Алексей был в их числе! Добровольцем! Мой сын – цареубийца!

Дрожь ее голоса, блеск глаз, волнение передались Насте.

– Но это же ваш сын, – прошептала она, – неужели вам его не жалко?

– Жалко? – глаза княгини сверкнули. – Я мать. Я его больше никогда не увижу, но у меня остался Елисей. Род не прервется. Но как Валерии искать женихов? Девочка только-только начала выезжать… Сейчас она в деревне, а осенью вернется и что тогда? Только если за границу ее отправить на год-другой…

– Фелициата Алексеевна, Алеша жив, – промолвила Настя. – Его не казнили.

– И что с того? Назад ему уже не вернуться. И мы его больше никогда не увидим. Хорошо, хоть ребенок от него останется – все какая-то память, да и то, что его ждет с таким-то отцом? Ладно, раз ты приехала, будешь гостьей. Я распоряжусь…

– Нет, Фелициата Алексеевна, я так не могу! – промолвила Настя.

– Чего не можешь? Остаться? Это и твой дом тоже! Не забудь, ты отныне княгиня Варская! У тебя будет ребенок. Ты обязана…

– Я не могу так все бросить, – сказала Настя. – Я должна увидеть Алексея! Я хочу его увидеть.

– Смелая ты, – усмехнулась ее свекровь.

– Вы его видели?

– Нет.

– Я специально приехала, чтобы увидеть Алексея и… быть рядом с ним, – Настя поднялась. – Я чувствую – ему тяжело. Ему очень плохо, и ему нужно, чтобы рядом был кто-то, кто в него верит. Чтобы он знал, что не один… Я знаю, каково это – когда ты день за днем наедине со своими мыслями и чувствами, а всем, решительно всем до тебя и твоей боли нет никакого дела, когда все вокруг лгут или вовсе отмалчиваются. Когда не знаешь, кому довериться, к кому обратиться…

– Ишь ты, матушка, чего вскочила? – воскликнула княгиня. – Никак, укорять меня вздумала? Думаешь, Елисей пороги не обивал? Думаешь, отец сложа руки сидел? А только супротив Особой комиссии не попрешь. Алексей, между прочим, открыто признался, что сам свою судьбу выбрал. Вот пусть по ней и идет. А у тебя своя судьба – тебе ребенка родить.

– Моя судьба, – Настя прислушалась к своим словам, – это Алексей. Без него я не буду жить.

– Больна ты, милая, вот что, – отрезала ее свекровь. – Прилечь тебе надо! Эй, кто там? Проводите княгинюшку в опочивальню. Устала она с дороги… Да пошлите за доктором Штерном. Как бы горячки не было!

Настя с тоской посмотрела на вошедших слуг, обернулась к свекрови.

– Я приехала ради Алексея, – сказала она. – И я его не оставлю.

Она повернулась, выходя из комнаты, и не увидела, как глаза старой княгини наполнились слезами.

Тягостно тянулось время, но разум словно уснул, оцепенел, пребывая в спасительном забытьи. Слишком резким оказался переход к новой жизни. Вчера еще государственные преступники, терзаемые неизвестностью, одиночеством, тоской по близким, страхом за свою жизнь и жизнь товарищей, они были вынуждены терпеть холод каменных стен, сырость, темноту, затхлую воду, спертый воздух, неудобную жесткую постель, кишевшую клопами и полное бессилие. Дни, порой недели полного одиночества, когда даже с охраной словом не перемолвишься, изредка прерывались короткими допросами. Беседовать приходилось об одном и том же – крючкотворы из Особой Комиссии хотели знать абсолютно все, до мелочей.