Виталий Держапольский - Псарня

— Hallo (Привет)! — дружелюбно улыбнувшись, поздоровался Вильгельм.

— GrЭß Gott! — так же дружелюбно ответил мужичок, признав в Граббе немца.

— О! — воскликнул Вильгельм, в ответ на не слишком распространенное приветствие. — Вы родом из Австрии?

— Нет, Швабия, Гогенцоллерн. Слышал о таком?

— О! Я! — кивнул Грабб. — Моя тетя проживает в Штутгарте…

— Земляк, значит…

— Не совсем, — признался Вильгельм. — Я в Прибалтике вырос. В Эстонии…

— Понятно, довелось и при комиссарах пожить?

— Довелось. — Не стал скрывать Грабб.

— И что, даже в лагеря не загнали?

— Повезло, наверное. Я даже преподавателем в школе работал.

— Хм, действительно повезло, — хмыкнул мужичок. — Постой, мы тут треплемся, а имен не знаем.

— Вильгельм Грабб, буду преподавать историю рейха в вашей школе.

— Максимилиан Мейер, комендант «Псарни», — представился мужичок. — Если что по хозяйственной части нужно — это ко мне.

— Так я тогда к вам, — обрадовался Грабб.

— Давай по-простому, на «ты», — предложил Мейер. — Я мужик простой — две войны за плечами, да и какие между настоящими немцами могут быть счеты? Согласен?

— Конечно, о чем разговор?

— Ты женат? — спросил Мейер.

— Да как-то Бог миловал…

— Вот и здорово! Тогда я тебя в общежитии поселю. Свободных комнат хватает. А насчет этого дела — так у нас здесь недалеко есть отличный бордель! Девочки на любой вкус: хочешь — немки, хочешь — русские, украинки… Даже пару-тройку азиаток недавно завезли, — «просвещал» нового сослуживца комендант. — Экзотика! В общем, расслабиться есть где. Ты, кстати, перекусить не хочешь?

— Какой же солдат от еды откажется? — усмехнулся Вильгельм. — Слона съем!

— Тогда подожди немного, я тебя на довольствие поставлю. А после вместе сходим в столовую — я ведь тоже с утра ничего не ел. За этими охламонами, — он указал на мальчишек, таскающих матрасы, — глаз да глаз нужен!

— Понял, я тогда на улице покурю.

— Отлично! Я быстро.

Грабб вышел из склада и уселся на лавочку, пристроенную к стене барака. Распечатал последнюю пачку папирос и с наслаждением закурил, привалившись спиной к подгнившим доскам хозяйственной постройки. Непривычная тыловая тишина странно действовала на Вильгельма — ему словно чего-то не хватало. Не хватало орудийной стрельбы, трескотни автоматов, разрывов бомб и снарядов. За длительную службу он сроднился с этими звуками, перестал обращать на них внимания. И лишь теперь, лишившись привычного фона, понял, что его жизнь, возможно, изменилась к лучшему. Вместе со звуками боевых действий исчезла неопределенность: сумеешь ли ты выжить после очередной атаки, или тебя зароют в общей могиле?

— Эй, солдат! Ты чего это, уснул с дороги? — оторвал Вильгельма от радужных мыслей скрипучий голос коменданта. — Давай, спать будешь после обеда. Я вот и ключи от комнаты прихватил. Держи. — Комендант всунул в руку учителя небольшой ключик. — Обитать будешь вон в том двухэтажном здании.

Отставник взглянул туда, куда указывал костистый палец коменданта: на небольшом пригорке высился старый особняк с колоннами, поддерживающими классический портик. К особняку вела широкая белокаменная лестница, по обеим сторонам которой стояли изваяния, выполненные в виде оскаленных львов. За строением расстилался обширный яблоневый сад.

— Настоящее русское поместье! — присвистнул Грабб.

— Здесь до революции усадьба помещичья была, — пояснял по ходу движения Мейер. — Комиссары развалить не успели — глубинка. Даже мебель от старых хозяев осталась…

— Райский уголок! — произнес Вильгельм.

— Еще бы! — согласился комендант. — Это ты еще весной здесь не был, когда яблони цвели… Ну ничего, успеешь еще насладиться. А климат какой! — не переставал восторгаться Максимилиан. — Рай, настоящий рай!

— Это точно — не Сибирь! — согласился Грабб. — Вот где мрак!

— Понимаю. Пять лет за Сибирь бодались. Хлебнул, наверное, через край?

— И не спрашивай, — передернул плечами Грабб, вспоминая лютые сибирские зимы, когда пальцы примерзали к спусковому крючку автомата.

— Ладно, теперь отдохнешь, — философски заметил комендант. — Заслужил. По ранению списали?

— Контузия. Зрение село. Стал слепым, как крот.

— Ну, это ничего. Отдохнешь, подлечишься, глядишь, и зрение восстановиться… — оптимистически заявил Мейер. — Как говорят, все болезни от нервов, а у нас тут тихо, спокойно.

— Хочется верить, — кивнул Грабб.

Здание школьной столовой, спрятавшееся за новенькими, недавно отстроенными интернатскими казармами, сверкающими свежетесанным брусом, было под стать особняку — старое каменное, выстроенное на века. Через распахнуты высокие окна на улицу вырывались чудесные ароматы, от которых у голодного Вильгельма рот мигом наполнился слюной, а в животе утробно заворчало.

— У! — принюхался Мейер. — Пахнет жареными колбасками.

— Что, эту мелюзгу колбасками жареными кормят? — не поверил Грабб.

— Ну, это ты перегнул! — рассмеялся комендант. — Колбаски только для комсостава и администрации. Хотя и малолеткам кое-чего перепадает…

— Ну, это ни в какие ворота не лезет! — возмутился Вильгельм, прибавляя шаг. — Нас на фронте такой иногда дрянью потчевали…

— Ну, за этим проектом из самого Берлина наблюдают. У фюрера далеко идущие планы…

— Не понимаю я, — признался Грабб, — для чего ему эти славянские ублюдки? Неужели у нас не хватает своих?

— Это, мой друг, не нашего ума дело! — произнес Мейер. — Им там, — он ткнул пальцем в небо, — виднее. Ты лучше радуйся, что не на фронте загнулся. Что будешь жив-здоров, сыт, одет и обут. А начальство само разберется, что, кому и как.

— Согласен, — кивнул Грабб, останавливаясь массивных дверей столовой, так же, как и окна, распахнутых настежь.

— Проходи, что встал у дверей, как не родной! — подтолкнул Мейер учителя.

Грабб вошел внутрь и остановился на пороге. Помещение столовой было огромным, а высокие потолки и широкие стрельчатые окна добавляли объема.

— Эрмочка, золотце! — закричал комендант с порога. — Мы пришли!

— Кого это принесло? — раздался низкий грудной голос из кухни. — А? Герр комендант наконец-то соизволили покушать? — Следом за голосом в столовую вплыла необъятных размеров женщина.

— Точно так, душечка моя! — Максимилиан, похотливо ухмыльнувшись, игриво шлепнул повариху по мясистой заднице.

— Ах ты, черт плешивый! — делано возмутилась повариха, но Вильгельм заметил, что ей нравится такое «внимание» коменданта. — Чего ж ты меня перед людьми позоришь? Что он о нас подумает?

— Ой, ой, ой! Какие мы нежные! — Мейер сгреб толстушку в охапку и звонко поцеловал её в щеку. — Так и съел бы сладенькую пышечку…