Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

— Уже нельзя, — засмеялся Бертольд. — Смотрите. Ну что б нам было не заключить пари на дюжину ваших пирогов!

По склону деловым шагом поднимался Вейзель. Победивший примерного семьянина артиллерист не мог не проверить, что новенького притащили мараги перед самым праздником, но такого не ожидал и он. Генерал безмолвно обошел надраенные реликвии, уперся взглядом в намертво притороченную цепями к катафалку мортиру и вопросил:

— Ну и зачем оно нужно, вы подумали?

Нестройный ответ в духе «всякое оружие пригодится» его не удовлетворил.

— А где я вам тут крепость возьму, которую из этой мортиры обстреливать можно?

— Ближайшая, — не преминул уточнить подкравшийся Придд, — Мариенбург.

Бертольд прыснул, но мараги сочли, что их поддержали. Они были полностью согласны с господином полковником. Мариенбург ведь надо отбивать? Надо. Вот и отобьем, только сначала, как и принято у добрых людей, приветим осень.

— Пусть у вас и свои осадные орудия есть, поновее, но и наша «графиня» лишней не будет.

— Вот увидите…

— Сюда довезли и до Мариенбурга довезем!

— А сама красотка в порядке…

— Вот оковку лафета подновили, а так все в отличнейшей сохранности…

— И бомбы к ней есть, не сомневайтесь!

Вейзель не сомневался, к тому же, будучи человеком вежливым, никого обижать не хотел.

— Откуда у вас это произведение эйнрехтских мастеров? — полюбопытствовал он, уже сдаваясь. — «Отлита мастером Штефаном Гиссером с учениками для герцога Руперта фок Фельсенбурга, да хранит его святой Торстен».

Вперед выступил худощавый порывистый мараг, похоже, старший в команде; он был готов поведать захватывающую историю, но не успел — Ульрих-Бертольд, закончив урок, пленил командующего марагским ополчением и теперь желал видеть генерала Вейзеля. То, что тут же оказался комендант лагеря, грозного старца полностью устраивало.

— Я фне зебья! — ревел барон, как нельзя лучше сочетаясь с древними пушками и особенно с препоясанной «графиней». — Командуюшчий Западной армией просил меня телать инспекцию, но он не просил фытирать зопливые нозы и непофоротлифые зады! Я не фишу ополтшение, я фишу бесголофый утятник, пфе! Фы с фашими лютьми отин большой позор есть, но я имею телать из позора фоителей! Фы хотите на тшетфертый день телать змотр? Отшень хорошо! Фы отменяете отдых и полутшаете результат!..

— Оглянись, — прошипел Бертольд, подкрепив приглашение чувствительным тычком. — Девушка не для здешних парней. С матушкой.

Чарльз пожал плечами и сделал вид, что внимает барону, благо запас громов и молний был неисчерпаем. Казалось, мечет их не только сам ужас Виндблуме, но и обе кошачьи головы с его шлема.

— Только простая пишча и работа от фосхода к закату! Пить и гулять бутете, когта разобьете фрагоф! Зетшас фаши люди не заслушившие дефушек и пиво, они заслушившие плетку есть… Я ф их годы…

— Господин Катершванц! — Баронесса Вейзель, приветливо улыбаясь, подхватила супруга под руку. — Все уже всё поняли, и давно пора ужинать. Я не для того ехала сюда из Хексберг, чтобы слушать вас, а маршал Савиньяк не для того посылал вас сюда, чтобы оставить моего мужа голодным.

Озадаченный барон молчал, грозно вбирая ноздрями пахнущий ужином вечер. Левая кошачья голова склонилась к бронированному плечу. Ульрих-Бертольд думал, баронесса Вейзель улыбалась, положив руку на живот.

— Та, — наконец изрек Катершванц. — Уше фечер, но в земь утра я буду ошидать зфоих уток ф поле! И…

— Благодарю вас. — Баронесса взяла барона под руку. — Курт, идем. Господа, до завтра. У вас просто замечательные пушки!

— Господин барон, — Придд, щелкнув каблуками, загородил удаляющуюся чету, — я и трое моих товарищей с вашего разрешения хотели бы завтра присутствовать на уроке, а сейчас я прошу вас уделить мне четверть часа.

Ульрих-Бертольд уделил.

400 год К. С. 24-й день Летних Молний — 2-й день Осенних Скал

Все, что осталось Роберу от сестры, все, что осталось Ворону от любви, мирно спало в обитой белым атласом колыбели. Его высочество Октавия не тревожили ни женское перешептывание, ни детская возня, как прежде не тревожили скрип колес и тряска. И брат Анджело, и кормилица утверждали, что сын Катари — удивительно спокойный ребенок, а сам Робер с младенцами дел пока не имел, но собирался. Когда все образуется, разумеется, но из родного дома это «когда» казалось удивительно близким, несмотря на мятеж, войну и затаивших зло Дораков.

Иноходец улыбнулся и опустил полог, отделяя спящего племянника от просторной комнаты, где собрались коротать Темную ночь женщины с детьми. В замке их было не так уж и много, особенно в сравнении с прежними временами, но блудный хозяин любил и считал родными всех. Суровая Мари, так и заправлявшая прислугой после смерти Жозины и убийства Маранов, торжественно подала горящую свечу, а девочка лет пяти — перевязанный алой лентой пучок полыни и вереска, Робер не сразу сообразил, что должен его поджечь. Он это делал впервые, отец и братья не сделают никогда…

Сухие травы вспыхнули сразу, Повелитель Молний швырнул огненный букет в пасть камина, выпил из дедова кубка прошлогоднего вина и едва ли не выскочил вон. За спиной лязгнул засов — теперь отсюда никто не выйдет до рассвета. В Темную ночь женщины держатся вместе, оберегая детей от закатных тварей, девушки гадают и просят у осени женихов, мужчины пьют, и все прячутся от нечисти за окуренным травами железом. Знали бы обитатели Старой Эпинэ, что их герцог вез эту самую нечисть в седле, а после несся черными горами вместе с Осенней охотой!

Год назад, всего лишь год, он выезжал из Сакаци, и к нему напросилась заплаканная Вицушка. Оборотень, крылатая огненная тварь, заступившая дорогу другой твари, что потом объявилась в Олларии… Как же они с Дракко мчались, уходя от гибели, догоняя убегающую луну, но человеку и полумориску недолго скакать вместе с древними демонами. От Золотой ночки остались лишь клеймо на плече жеребца и две памяти — память ужаса и память полета.

— Иоганн, — спросил Робер, заходя к Мевену, — ты видел закатных тварей?

— Только Алву и Валме… А у вас тут, оказывается, полынь жгут.

— А у вас?

— Рубашки гладят и пироги пекут. Завтра будут сватов засылать… Нет, как же все-таки хорошо без браслета!..

— Совсем не жалеешь?

— О Леони? Я ее и видел-то раз пять. Отцу надоело ходить в Приддах, и он решил перепрыгнуть через канаву. Я был согласен: лучше жениться, чем загреметь в Багерлее, а все к тому шло. Не стань я женихом девицы Дорак, Манрик нас бы за наш лён проглотил и облизнулся.

— За лён? — не понял Робер.