Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

— Госпожа Гастаки, вы не знаете…

— Сударыня, вы не припомните…

— Капитан Гастаки, не скажете ли вы…

Лионель спрашивал, уточнял, подсказывал, иногда ему на помощь приходили госпожа Арамона и ее дочь. Часа через полтора беспрерывного бреда маршал окончательно уверился, что Зоя Гастаки при всех своих благих намерениях ничем не может помочь и ничего толком не знает, если не считать того, что Оллария обречена уже окончательно и что она, то есть Зоя Гастаки, прорвалась к жене своего мужа чудом и вряд ли сможет сделать это вновь.

— Я не думала, что будет так, — твердила покойная, мало отличаясь от десятков «не думавших» живых. — Это он решил, он сам. Он теперь там, где хочет…

— Зоя, — вмешалась госпожа Арамона. — ты это о ком?

— Он ушел, — в сороковой раз завела нежить, перед которой следовало трепетать и которая вызывала лишь досаду. С треском лопнула последняя надежда получить подсказку из Заката, а на то, что Росио встряхнет стариков и вышвырнет Бруно за Хербсте, Савиньяк и так не рассчитывал. Женщина без тени лишь подтвердила то, что Ли уже принял как данность: если не сделает он, не сделает никто. Мудрых и сильных впереди не осталось, только те, кто старше, и они свое уже отскакали. Рудольф безнадежно сдает, а здешние генералы — всего лишь генералы, даже если они маршалы. На юге проще. Там Бертрам с Рафиано, там могла бы быть и мать…

— Сударыня, вы не можете сказать, моя мать не «остыла»? Разумеется, не может. Гастаки — бордонка, крови Рафиано в ней нет, и до смерти довели ее другие.

— Откуда, сожри тебя зубан!

— Благодарю вас.

Он не мог не попробовать, но теперь все. Теперь забыть. Пока армию не догонит «фульгат» с неизбежным письмом.

— Я твою кровь не найду. — Покойная сочувственно насупилась. — Не увижу… Если б вы с нашей козулькой успели…

— Зоя!..

— А ты, малявка, не вмешивайся, у тебя все на носишке написано…

— Капитан Гастаки, я был бы вам признателен, если б вы рассказали о нашей встрече чрезмерно «горячему» Валме. Его вы найти можете?

— Сейчас плохие пути и много старого холода. Везде. Глаза выедает. Мы мало ходим и не видим чужих, а он не наш. Очень не наш. Я сюда едва пролезла, чуть без шкуры не осталась! Из-за нее все! Остывать задумала…

И здесь никакого проку, только знание, которым не поделишься, а тянуть и дальше нельзя. Ты долго шел за Рокэ, и дорога остается прежней. Да, Грато не стать Моро, кто же спорит, но Моро втравили в чужие делишки и прикончили, а Грато бегает, вот и ты поскачешь. Излом — твой барьер, и хорошо, что ты вовремя взнуздал свою армию и при желании в считаные дни подомнешь Западную. Если ее еще не разбили, само собой.

— Я благодарен вам, сударыня, за то, что вы уделили мне время. Итак, вы полагаете, что Оллария погибает и что-то предпринимать бессмысленно. В городе происходит нечто, неприемлемое для мертвых и опасное для живых, которых вы зовете «горячими».

— Нам туда не пройти, а вам поздно. Вы остынете в свой срок, если не тронете. Здесь чисто, здесь далеко…

— Значит, что делать, вы не знаете, а ваш супруг не только не знает, но и не хочет вмешиваться?

— Он устал, он был оскорблен. Горячие его отвергли, и мой рыцарь услышал Ее. Меня призвала любовь, но такие вот, — капитанский палец ткнул в сторону, видимо, все же падчерицы, — не должны… раньше времени и в грязи. Не тяните, нельзя сейчас тянуть…

— Зоя… — Госпожа Арамона отпихнула дочь и что-то торопливо зашептала своей гостье, тесня ее в глубь комнаты. Пора было уходить, но эту безумную встречу назло всему и закончить надо безумно и… достойно. Знакомство, конечно, дикое, но он сам его добивался. Лионель с улыбкой шагнул к выходцу. Любопытно, он угадает, или Рокэ с этой дамой попрощался иначе?

— Был счастлив познакомиться, надеюсь, мы еще увидимся. Вашу руку, сударыня!

Она протянула, и маршал коснулся губами чего-то прохладного, чуть влажного, не живого, но и трупом, мясом, гнилью не являвшегося. Капитан Гастаки облизнула губы и нахмурилась.

— Отвернитесь, — тихонько подсказала Селина и наконец, выпустила его руку. — Всё…

Но это было не всё, потому что раздался резкий стук в дверь. Госпожа Арамона живо обернулась к дочери:

— Иди к себе и выпусти кота.

Черно-белый котяра и маркграфиня вошли одновременно. Ли неторопливо поднялся с кресла, в которое успел сесть. Фрида была безукоризненно одета и безукоризненно вежлива.

— Госпожа Арамона, я узнала, что вам стало плохо. Прислать вам лекаря?

— О нет, — рекомая госпожа сделала реверанс, — вы так добры к нам, но мне уже хорошо.

— Госпожа Арамона не только смогла выдержать мое присутствие, — Лионель счел правильным улыбнуться, — но и сможет выдержать дорогу. Послезавтра на рассвете мы выезжаем.

— Вот как?

— Непредвиденные обстоятельства. Сударыня, вы окажете мне честь и позволите вас проводить до ваших покоев?

Будь Фрида из той же корзины, что и Дженнифер Рокслей, он нажил бы врага, но не доставить маркграфиню к дверям супружеской спальни Ли просто не мог, как не мог в свое время не втиснуть королеву Алису в рамочку с розовыми лебедями. Как не мог не поцеловать руку Зое Гастаки и смириться с тем, что творится на севере, на Изломе, на душе.

Площадь святой Августы с не дававшим Роберу покоя спуском к Перекатному осталась позади. Пока изрядно удлинившийся за время движения караван полз через площадь, от реки доносилась непрекращающаяся пальба. Заречные бесноватые рвались через мост, Блор их не пускал.

— Жильбер, к Гедлеру, — велел Эпинэ, когда у перекрестка остались только он с немногочисленной свитой, алаты да упавший с какого-то воза и никем не подобранный тюк. — Пусть поджигает.

Адъютант умчался. Иноходец кивнул витязям Карой и пустил Дракко вдоль колонны, лавируя среди бредущих рядом с экипажами людей. Он ехал не спеша, ловя измученные и полные надежды на него, именно на него, взгляды, от которых хотелось провалиться сквозь землю. Иногда в череде похожих на маски лиц мелькали те, с кем уже доводилось столкнуться. Псарь по-прежнему волок притихших дайт, лысый аптекарь с Медной предложил господину Проэмперадору укрепляющую настойку. Робер с благодарностью хлебнул чего-то сладко-горького и тут же вспомнил вытяжку из зерен шадди, брата Анджел о и детский плач.

Роберу Эпинэ, останься он человеком, пристало бы спасать сына сестры и свою любовь, но он стал Проэмперадором и выводил чужих, бросив самое дорогое то ли на других, то ли на Создателя. И на судьбу, ну не может же та убивать бесконечно!

— Монсеньор, — длинный горожанин ухватил Дракко за стремя, — это мой трактир! Его не тронули…

— Хотите остаться? Ваше право.

— Нет-нет, но… Погреб полон, еду можно раздать… Мы с женой не управимся, отстанем.