Eldar Morgot - Звезда Даугрема

— Ваше величество, я…

— Говорят, мужчине не дано понять то, что творится в женской голове, — Ламира разгладила складку на отороченном мехом плаще, уложила ладони на колени. Снег плавно падал на перчатки и мягкие сапожки. — Молчишь, мой милый чародей.

Ваадж не успел ответить. Королева резко повернулась к нему. Зеленые глаза вспыхнули.

— Жизнь, значит, отдать готов? — прежняя сталь зазвенела в голосе государыни Мзума, заставив мага вздрогнуть и опустить глаза. — Но можешь ли ты умереть за такую, как…

Ламира умолкла, словно оборвала себя на полуслове. Потрясенный Ваадж нашел рукой бутыль, сжал ее, замер.

— В Цуме, — металл в голосе королевы стал еще жестче, — ты немедленно отправишься в войска. Тевад Мурман и гамгеон Вож Красень окажут тебе всестороннюю поддержку. К вечеру у тебя должен быть готов подробнейший отчет о расположении наших войск, оборонительных позициях вдоль реки. Я также поручаю тебе организовать диспозицию наших артиллерийских частей. Примешь командование ими немедленно. На совете послезавтра я ожидаю от вас троих ваше видение обстановки и предложения по дальнейшим действиям. Повтори, чародей Ваадж!

Маг вскочил, низко склонился. Глухо повторил, почти слово в слово. Ламира поднялась, щелкнула пальцами. Словно тени, явились Телохранители.

— Иди спать, Ваадж, — властным голосом посоветовала властительница Мзума. — Холодно. Ты мне нужен с ясной головой.

Арбалеты в руках солдат скрылись последними в чернильной тьме. Ваадж знал, что они еще долго будут смотреть на него, как на хорошую цель. Маг постоял недолго, затем снова уселся к огню. Дрова умирали, пламя утробно урчало, летели искры. Падал снег.

— Я жизнь отдам, — прошептал Ваадж. Глотнул вина. Уставился в пиршествующее пламя. — Готов я умереть…

Отец Виссарий проснулся от резкого толчка. Ржала лошадь, громко матерился солдат. Затем он услышал гневный голос — кто-то из старцев Рощи отчитывал рощевика за невоздержанный язык. Не к лицу воину ругаться, как грязный мзумец.

— Да колесо ж проклятое, отче! Зараза!

— Так слезай с лошади, сын мой! Не гневи богов нечестивыми словами! За работу!

Виссарий пробормотал короткую молитву, распахнул занавеску. Лучи утреннего солнца ударили в глаза, он зажмурился. Наконец, черные круги перед глазами пошли на убыль, и старец Рощи принялся осматриваться. Где же Ута? Ах, Дейла, Уты нет, он остался в Кеманах… Проклятая забывчивость!.. Так, что здесь у нас?

— Ваше высокопреподобие, — солдат-рощевик склонился в почтительном поклоне.

Виссарий прищурился, покосился на солдата, узнавая голос, что только что сквернословил на весь тракт. Спрыгнул на землю, отмахнувшись от руки грубого на язык рощевика. Взглянул на спешащих к нему двух старцев, не замечая презрительной улыбки на лице с поклоном отступавшего солдата.

Зимнее солнце тщетно пыталось растопить сугробы, но блеск снега и заснеженных скал бил по глазам, заставлял щуриться. Небольшой отряд остановился на узком тракте, что петлял вниз, по направлению к Даугрему. За спиной остались Кеманы и умиротворенный, притихший монастырь. Вчера снова служили утреню — теперь на языке Душевного народа. Воистину, Святые Дубравы радуются в Роще! Монахи-солнечники… мзумские монахини…

Виссарий прикусил губу, наблюдая, как солдаты, тихо переругиваясь, возятся с колесом его телеги. Монахи и монахини мзумского происхождения были… Виссарий вздрогнул, чувствуя, как струйка крови течет по подбородку. Он вдруг снова увидел перед собой кривую ухмылку Уты. Чернобородый так ничего и не ответил на вопрос Виссария об участи братьев и сестер, тех, кто не был душевником. Лишь поклонился, пряча в бороду улыбку. И Виссарий больше ничего не спрашивал. Зачем, для чего?

Два старца робко глянули на лицо преподобного и отступили на несколько шагов. Ничего не видящий взгляд святого отца смотрел сквозь телегу, усталых лошадей и терялся где-то в сверкающих снегом скалах.

«Виссарий, брат мой… Тебе страшно? Что ты обрел и что потерял? Откройся мне, не бойся… Брат мой…»

«Благословишь нас, святой отец?»

Виссарий сжал кулаки. Разжал их снова.

Старцы за спиной преподобного переглянулись, и один из них деликатно кашлянул, стараясь привлечь внимание отца Виссария. Его собрат остерегающе поднял руку: не надо, не беспокой. Выругался, не выдержав, солдат. Проклятое колесо, траханная мзумская телега! Виссарий закрыл глаза.

Монахи вздохнули, переглянулись в который уже раз. Что тут поделаешь… Тот, кто кашлял, повернулся на слабый шум. В следующее мгновение его тело осело на землю, конечности задергались. Арбалетный болт расцвел красным цветком в глазнице уже мертвого монаха.

Виссарий открыл глаза.

«Благословишь нас, святой отец?»

Второй инок открыл рот и успел оглянуться, словно ища чего-то. Огромный камень с хлюпаньем ударил ему в висок, и обмякшее тело бесформенным кулем повалилось к ногам преподобного.

Виссарий повернулся.

«Тебе страшно? Что ты обрел и что потерял?»

Заорали солдаты, зазвенело оружие. Дико ржали враз обезумевшие лошади, неистово вырываясь из телег, двух коней понесло, и рощевики с дикими воплями катились на землю. Вскакивали, ничего не понимая, и падали, сраженные болтами и камнями.

— Праща, у них пра…

Рощевик опрокинулся на спину, схватившись скрюченными пальцами за древко стрелы в животе. Рот раскрылся в оборванном крике.

Виссарий шептал молитву побелевшими губами, а камни и болты всё летели, крошили головы и грудные клетки, отбрасывали дергающиеся в агонии тела на камни и снег.

Виссарий не мог сдвинуться с места.

«Откройся мне, не бойся… Брат мой…»

К нему с криком бежал солдат, прикрываясь щитом. За его спиной что то черное, на огромном скакуне, сверкнуло страшно глазами, взмахнуло рукой. Тяжелый опор ушел вниз, человек заверещал и тут же умолк, захлебнувшись в собственной крови. Треск костей. Виссарий вздрогнул. Глаза у всадника синие-синие…

— Ко мне, ко мне!!

Кто это кричит, подумал Виссарий, поворачиваясь. А, сержант.

— Ко мне, ко…

Сержант мертв. Широкоплечий человек с рыжей бородой и соломенными волосами одним взмахом снес ему голову. Кровь, много крови. Виссарий растерянно озирался, ноги словно приросли к земле. Снег черный уже. От крови, да.

«Брат мой…»

С гиканьем явилось еще несколько нападавших. Теперь они не скрывались, и до слуха отца Виссария донеслись выкрики на мзумском языке.

— Бей душевничью мразь!!

— Мзум, Мзум!!

— На соль!!

— С нами Ормаз!!

— За мной, Божьи воины!

Вскоре все было кончено. Несколько выживших рощевиков — солдат и монахов — стояли на коленях, дрожа от страха. Победители деловито ходили среди павших, срезая кошельки, стаскивая сапоги и выдирая золотые зубы. Лошадей явно поберегли и теперь успокаивали. Зачем невинную скотину губить? Двое присели на корточки перед сломанным колесом, отодвинув труп сквернословившего рощевика. Теперь пусть меняет колеса Кудиану, да поглотит его Пламя! Дерьмо душевничье.