Eldar Morgot - Звезда Даугрема

— Две тысячи солдат? — пробормотал Севдин. — Но… как же… Почему же они не отправят на штурм сотен пять-шесть, а то и всех воинов? Тогда они возьмут монастырь в мгновение ока!

— А вот это, — покачал головой брат Кондрат, — самое удивительное. Со слов пленных выходит, что душевники уверены: монастырь защищает не меньше восьмиста человек, а то и больше! Клянусь Дейлой! Каково?

— Правда, что Даугрем… — Аинэ запнулась.

— Правда, внучка. Подтверждаются наши худшие предположения.

— Что же делать, деда Кондрат?

Огромный монах с кряхтением поднялся, оправил рясу. Бросил строгий взгляд на Зезву. Тот со вздохом встал.

— Назначен совет. Но, скорее всего, придется действовать, как было условлено несколько дней назад.

Повисло молчание. Стоны раненых, резкая вонь и возобновившаяся беготня монахов и монахинь снова заполнили помещение. Заволновался Медвежонок, слез, к удивлению Зезвы, с его плеча, быстро взобрался на руки Аинэ. Вскоре девушка уже спешила на строгий зов Наиры: прибыли очередные раненые.

Зезва повернулся ей вслед.

— Аинэ!

Девушка остановилась. Медленно повернула голову. Ее глаза взглянули на Зезву, губы что-то прошептали, но уже следующее мгновение Аинэ осторожно опускала мхеценыша на ложе извивающегося от боли ополченца. Наира шикнула на племянницу, а потом улыбнулась Зезве, ободряюще кивнув.

— Хорошая девушка, — многозначительно прогудел брат Кондрат.

— Эй, полегче, — вскинулся Севдин, подбоченившись. — А ты, рыцарь, хорош на девку глаза пялить, понял. Не в трактире.

— Да, — деревянным голосом согласился Зезва.

— Между прочим, — заявил отец Кондрат, тоже вперив руки в бока, — этот юноша очень даже ничего! Хоть и грубиян.

— Отче! — проворчал Ныряльщик.

— Молчи, мирянин. А ты, старый бурдюк, — Кондрат дружелюбно пихнул Севдина в бок, — не будь ханжой. Не видишь разве, что…

— Хватит! — разозлился Зезва, пнул в сердцах валяющийся рядом тюфяк и направился к дверям.

Проводив его взглядом, брат Кондрат покачал головой.

— Все держит внутри, никогда не покажет что у него на сердце. А душа у парня добрая. Я ж его знаю.

Отец Севдин вздохнул.

— Эх, брат, хотел бы я, чтоб в иное время обсуждали мы наших детей…

Кондрат сдвинул брови. Медленно кивнул. Вскоре он уже помогал Аинэ и Наире перевязывать раненого. Вернулся Зезва. За ним шли несколько мрачных карлов и людей. Не говоря ни слова, похоронная команда принялась таскать мертвецов наверх. Там их складывали прямо во дворе, на снег. Хорошо, что теперь мороз.

Отец Гулверд прижался к стене, затаил дыхание. Тень скрыла его худое тело, и два ополченца, негромко переговариваясь, прошли мимо, ничего не заметив. Монах перевел дух, и направился дальше по коридору осторожной, кошачьей походкой. Отчитал ровно двенадцать шагов, глубоко вздохнул, огляделся и нажал на темный и скользкий камень в стене. Ничего не произошло, и Гулверд сглотнул вязкую, мучительно горькую слюну. Нажал еще раз. Ничего. Из-за поворота послышались шаги и звон оружия. Взмокший от напряжения монах отчаянно надавил на камень всем весом. Раздался скрип.

Когда три карла появились из-за поворота, отца Гулверда уже не было. По-прежнему блестели изморозью вековые стены, а призрачный свет факелов еле-еле освещал дорогу мрачным и задумчивым бородачам.

— Сколько нас осталось?

— Меньше половины. Двадцать четыре погибших, еще больше раненых. Тяжелых много, мрут…

— Да уж, чувства и на-най… А человеков?

— Тех полегло еще больше. Если гютфераны возобновят штурм, нам конец.

— Но башни, клянусь носом принцепса, башни? Считай две лишние крепости!

— А толку, если народу не хватает на стены поставить? Кем штурм отбивать будешь? Малыми да бабами?

— Да уж, клянусь любимой женой принцепса…

Припав к стене с противоположной стороны, Гулверд долго прислушивался к удаляющимся голосам. Затем повернулся и словно окунулся в чернильную влажную темноту. Повел плечами, дождался, пока глаза не привыкли к мраку. Проступили смутные очертания стен, оглушительно упала ледяная капля с огромной сосульки, что намертво вгрызлась в бездонный черный потолок. Гулверд улыбнулся и пошел вперед. Рука поглаживала рукоять кинжала. Но разве поможет это тонкое лезвие против…

Шум заставил вздрогнуть. Что-то мерцающее, призрачное появилось впереди. Монах долго всматривался в дребезжащий впереди свет.

— Все правильно, — прошептал он, — я иду именно той дорогой. Здесь прошли и они. Так, теперь направо…

Осторожно ступая по покрытой ледяной коркой кладке, Гулверд достиг дверного проема, в котором никогда не было дверей. Вздохнул полной грудью, нырнул в пасть прохода. Свет усилился, послышались голоса. Вскоре монах ступил на лестницу, остановился. Вытащил из ножен кинжал и тут же спрятал вновь. Подул на озябшие руки и…

Рычание, достигшее ушей Гулверда, заставило его замереть на месте. Чувствуя, как холодный пот катится по спине ледяной обжигающей стрелой, монах стал спускаться. Шаг. Еще один. Скользкие ступеньки, скользкие. И снова рычит невидимое чудище. Отец Гулверд стискивает зубы, но не останавливается. Что это? Лик Ормаза на стене. О, Дейла, словно живой… Так он и есть живой, одернул себя Гулверд. Живой Бог.

Голоса. Монах вытер пот со лба. Оглянулся. Но за спиной темно. Мерцающий свет впереди, за поворотом лестницы. Собравшись с духом, отец Гулверд опустился на четвереньки, и осторожно выглянул. Сразу же юркнул назад, задыхаясь.

Человек с опущенным капюшоном, стоявший к лестнице ближе всех, повернул голову. Еще три фигуры в таких же глухих одеждах неподвижно замерли вокруг каменного стола посреди небольшого помещения. Гулверд не видел, как знак, поданный фигурой у лестницы, остановил темную тень, метнувшуюся было к подъему.

Гулверд прижимался к холодной стене, но почти не чувствовал ледяного дыхания мертвого камня. Перед глазами стояла картина каменного ложа. Темные фигуры в капюшонах вокруг камня и извивающееся тело, рвущее с груди крепкие кожаные ремни.

Рычание снова обрушилось на стены, достигло высокой ноты, перешло в дикий, утробный вой. Не помня себя, отец Гулверд заставил себя выглянуть снова. Он встретился взглядом с горящими красными глазами чудовища, привязанного к каменному ложу. Дергались уродливые волосатые лапы в кандалах, извивалась в шейном кольце волчья голова, в зверином оскале прикушен язык, и струйка черной крови медленно сочится на шершавую поверхность каменного ложа.

— Гызмаал… — прошептал Гулверд, не силах оторваться от этих адских глаз. Глаз, в которых горели боль и отчаяние. Монах снова спрятался. Он не видел, как отчаяние в очах оборотня сменилось животной яростью.