Сергей Самаров - Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда

Те же самые отблески света позволили заметить, как Истлейв остановился перед поворотом, сделал за спину знак ладонью, требуя остановки, и замер, скрестив руки на груди – читал наговор на невидимую сеть. Потом провел рукой, словно убирая сеть, кивнул сам себе и обнажил меч. То же самое сделал и сотник, и все вои за его спиной повторили движение и осторожно подобрались ближе, чтобы выбраться из прохода как можно быстрее.

Дварф, таясь, выглянул из-за угла, присмотрелся, удовлетворился и только после этого сделал шаг вперед. Сразу же за ним шагнули и люди, но поместились за поворотом только сам Большака с дварфом и один из воев. Остальным пришлось только на шаг сдвинуться, а потом ждать в неведении.

Выход в большое пещерное помещение закрывала широкая деревянная полка с глиняной посудой. Между горшками и мисками, оставаясь в темноте невидимыми, можно было осмотреть все помещение. Что Большака с Истлейвом сразу и сделали.

Двенадцать воинов-норвежцев, половина в грубых комбинированных доспехах из кожи и кусков нашитой на кожу стали, вторая половина по пояс голые, сидели у большого очага, где в котле варилось что-то очень сильно и не слишком приятно пахнущее. Все были при оружии и могли бы оказать сопротивление, если бы успели встать. По одежде, включающей в себя много лохматого и почти невыделанного меха, Большака сразу понял, что это воины из восходных и полуночных провинций, которых привел с собой Торольф Одноглазый, специально ради этого пополнения высадившийся с драккара на восходных берегах Норвегии, когда возвращался из набега в Бьярмию. А воины с восходного побережья исстари считались самыми дикими и неукротимыми. Это, впрочем, сотника не сильно пугало, потому что он был уверен в способности своей руки неукротимость укрощать и неоднократно уже это опробовал.

Медлить не стоило. Большака показал рукой, поторапливая, и дварф толкнул полку, которая не упала, а повернулась на петлях, как дверь, открывая выход. Сам Истлейв и следом за ним руяне стремительно бросились в молчаливую атаку. Больше половины воинов, не готовых к отражению удара с тыла, были зарублены сразу. Остальные отпрыгнули к стене по ту сторону очага и даже обнажили оружие, но меч успевал отразить только один удар, в то время, когда ударов одновременно наносилось множество. И все закончилось в несколько мгновений. К счастью, закончилось без боевых кличей и криков. Норвежцы крикнуть просто не захотели, потому что в их положении любой крик был бы призывом к помощи и мог бы быть расценен как вопль труса. А этого они не желали, потому что трусу нечего делать у костра в Вальгалле. Руяне умышленно шли в атаку молча, потому что не хотели потревожить оставшихся норвежцев, которых еще предстояло искать.

Из коридора с округлым арочным потолком выглянула женщина-дварф и без всякого удивления махнула рукой на другой коридор, показывая, куда следует направляться. Здесь, в пещерах, называемых домами, дварфы, похоже, уже ждали гостей, что неудивительно при их способе «разговора» друг с другом, и убрали подальше от опасных мест детей. По крайней мере, ни одного ребенка не было ни видно, ни слышно.

Коридор вел наружу, на большую площадку, выходящую к подъемному мосту через ров. Там прислушивались к происходящему внутри восемь воинов. Должно быть, они ожидали, что их собратья устроили какую-то бойню, но предположить не могли, что те сами подвергнутся нападению, потому что нападению, как казалось, подвергнуться было неоткуда. И здесь все было кончено в считаные мгновения – разница в силах была слишком велика. Двух стражников сбили в наполненный водой ров, и вода тут же поглотила их, утяжеленных доспехами и оружием. Остальных просто порубили, а потом хотели сбросить в тот же ров, но Истлейв замахал руками:

– Не надо… Там вода стоячая. Трупы долго плавать будут… Заразу всякую разнесут… Мы лучше их потом сожжем…

Едва все закончилось, сразу откуда-то, дождавшись освобождения, высыпали многочисленные женщины и дети. Детей было слишком много, ростом они были людям до колена, и они мешали свободно ходить, потому что из-за малого их роста на них можно было случайно наступить в такой толчее. Людей меж тем удивило, что не произошло обычно происходящего в подобных ситуациях в человеческих селениях – не было радостного шума, хотя радость в лицах и глазах, несомненно, была. Дварфы опять общались друг с другом только радостной мыслью, наверное, даже что-то радостное кричали мыслью, но при этом жестикулировали и улыбались. А поскольку людей привел тоже дварф, то вся заслуга и почести полагались ему. Впрочем, Большака за почестями не гнался и потому только посмеивался, когда каждый из местных жителей считал за честь погладить Истлейва по кудлатой широкой бороде. Истлейв был чрезмерно счастлив, стоял, забыв убрать в ножны окровавленный меч, и на время совсем позабыл про своих помощников.

Не желая мешать торжествам маленького народца, Большака осмотрел убитых на площадке у подъемного моста воинов. Со стороны было непонятно, что «большой сотник» ищет, потому что тощие кошельки с поясов он не снимал. Но Большака искал не кошельки. Ни у кого, к его великому сожалению, не оказалось даже обычной кожаной фляжки с вином. Вспомнив, где, кажется, видел такую фляжку, сотник вернулся по коридору в пещерный зал, где произошла первая схватка. Фляжку он нашел быстро на большом круглом камне рядом с очагом. Но оказалось, что она была наполнена водой.

Расстроенный Большака потянул носом, пытаясь понять, что такое странное и безобразно пахнущее варилось в котле.

– Берсерки… – с презрением и отвращением сказал один из воев-руян, вошедший в зал вслед за сотником. – Мухоморы свои варили. Не успели доварить. А то и не почувствовали бы ничего. Мухомор боль и страх снимает.

Он показал на кучку таких красивых, но ядовитых для нормального человека грибов, приготовленных, видимо, для следующей порции варева.

– Что они не почувствовали бы? – не понял сотник.

– Как их убивают… – объяснил вой. – Мы однажды вместе с данами по шведским землям гуляли… Поселение одно пожгли… Там в большущем доме такие же берсерки валялись. Их поселенцы специально для собственной охраны наняли. Отвара своего перепили и ничего не чувствовали… [8]Так всех на месте и перебили…

– Интересно, лоси Овсеня, когда мухоморов наедятся [9], тоже лосиными берсерками становятся? – ухмыльнулся Большака. – Надо будет не забыть спросить…

Конунг Ансгар примерил боевую кольчугу своего отца, прочную, тем не менее имеющую пробоину в области живота, где вошла в тело стрела, погубившая Кьотви. Кольчуга оказалась слегка великовата для юноши. Особенно длинны были рукава и мешали бы своей дополнительной тяжестью в бою, стесняя движения рук, а быстроту рук юный конунг считал своей основной силой в мечном бою и потому собственную кольчугу имел с рукавами, доходящими только до локтя, а предплечья прикрывал стальными наручами. Но в отцовской кольчуге жил дух Кьотви, и молодой конунг это чувствовал.