Игорь Федорцов - Крыса в чужом подвале. Часть 2

Как не стара лошадушка, но и она почувствовала неладное. Иначе за что бы её так охаживали кнутом? Били нещадно, нежалеючи, рубцевали − со шкуры шерсть летела! Ох, насмерть забьет кормилец! Лошадка тряско припустила во всю древнюю прыть.

Слабость отступила. Боль притупилась, голод утих. Опираясь на яри, Костас поднялся. Желание сбросить мешок и идти налегке показалось естественным и правильным. Не сбросил, упрямо понес с собой. Потихоньку, враскачку и расхаживаясь, устремился к лесу. Он не осознавал, почему туда? Почему не к людям, за помощью, пережить, переждать пока пройдет напасть?

− А не пройдет? — спросил он себя.

Чаща дружески заслонила, закрыла от сторонних глаз. Костас постоял минуту другую, жадно вдыхая сумрачный легкий воздух. Потом пошел прочь, в сторону от дороги.

Хрустят под ногами сушины, хлопают ветки, липнет и рвется нечаянно зацепленная паутина. Чем дальше и дольше идет, тем легче его шаг, безшумней движения, осторожнее действия, тем яснее он видит лес. Костас не ощущал себя здесь чужим, не чувствовал непрошенным гостем. Он свой. Горло судорожно издает хрип. Свой!

Приостановился. Вслушался в шелест, втянул запахи леса. Нос поймал псиную вонь лисы, уловил кислую прель муравейника, в порыве холодного ветра, на излете пришла волчья нотка. И что-то еще? Он задышал глубоко и часто. Резко вдыхая воздух. Подхватив, выставил яри. Острие клинка медленно двигается справа налево. Обратил внимание на запекшуюся кровь на своих руках. Сердце опалило дикая необузданная ярость. Краски леса притухли, звуки и запахи обострились. Он почувствовал жертву. Добычу. Костас пригнулся к подлеску и крадучись, короткими перебежками проскользнул вперед, к краю низины. Замер за поваленной осиной.

Лось склонился к зацветшей воде, втягивая её толстыми губами. Чуткие уши ловили малейшие шорохи определить опасность. Поет славка, трещит без умолка сорока, звенит мошка. Ветер цепляет сухой веткой о кору и гонит рябь по воде. С бережка прыгнула лягушка, кругов стало больше. Камышина дрогнула от волн. С пушистого соцветия взвились стрекоза. Вдохновенно свистит синица. Нет, лучше нее в лесу песенника. Простая песенка, а чудная…

Костас оценил расстояние. Добросит яри? Добросит. Кто другой нет. А он добросит. Но разве этого ему нужно? Этого? Костас срубил сучок с валежены. Резкий треск перекрыл спокойную гармонию лесных звуков. Лось вздрогнул, стремительно рванулся перепрыгнуть лужу, поскользнулся, присел, тут же выправился и помчался вглубь леса.

Вот что ему нужно! Костас перемахнул укрытие, начиная охоту. Он не в силах сдержаться. Полурык-полукрик заставляет лес примолкнуть в тревоге. В небо, расширяя круги, поднимается коршун. Увидеть… увидеть… увидеть…

Лось, стремительно преодолев сотню шагов, замедлил бег. Человек ему не ровня. Слаб и быстро выдыхается. Так ли? Прислушался. Двуногий и не думал отставать. Лось припустил вперед, прибавляя на каждом шаге. Он бежал, рачительно сберегая дыхание, выбирая легкий подъем и не крутой спуск, когда выбора не представлялось, как тараном проламывал кусты, сшибал папоротники и молодые елочки. Рано или поздно человек отстанет. Рано или поздно. Но человек не отставал. Человек словно игрался, то сокращая расстояния преследуя сзади, то забегая с боку и мчась параллельно. Так ведет себя хищник, желая натешиться прежде, чем прольет кровь.

Продравшись сквозь молодой ельник, лось спуститься к реке. Река глубока и вода в ней холодна в любое время года. Не спасает даже его толстая шкура и привычка к любой непогоде. Что уж говорить о человеке.

Беглец безоглядно сжег силы в стремительном отрыве. Потом отдохнет. На том берегу. Пока преследователь будет барахтаться в стылой воде, и бороться с течением.

Холод перехватил горячее дыхание. Из-за плеска не расслышать погоню.

Костас не раздумывая, заскочил на склонившуюся над водой березу, пробежал с пяток шагов, швырнул яри и панарий на противоположный берег и на раскачке, высоко подлетев вверх, прыгнул в поток. От холода его кровь закипела неудержимой энергией, прибавила сил. Нырнув в глубину, долго скользил у самого дна и всплыл у берега. Подхватив яри, заскакал по зарослям лопуха, продолжая гон.

Вымотавшийся лесной красавец остановился, широко расставив ноги и свесив рогатую голову. Легкие забиты хрипом, усталость сковала мышцы. Он не ушел от преследования. Он проиграл. Жаль не осталось сил для схватки, достойно встретить врага. Вот в чем его ошибка. Не сможет даже сопротивляться.

Костас подошел к загнанному животному. За четыре шага попал острием яри в набухшую вену шеи. Лось пошатнулся, наблюдая как человек подставляет ладони под хлещущую горячую кровь и пьет…пьет…пьет…

Два дня Костас не отходил от туши. Ободрал часть шкуры, вырезал куски мяса и ел сырым. Ел много, до отрыжки, до барабанной раздутости живота. Спал тут же, положив голову на добычу. Объев ногу, выворотил мосол, с жадностью обглодал хрящи. Затем разбил кость камнем и высосал мозговую кашицу. Решив, именно этого ему не хватает, обрезал мясо с крупных костей, сгрызал хрящи и высасывал костный мозг.

На запах крови, дразнивший всю округу, пришел волк. Матерый хищник решил, человеку слишком много его добычи и он слишком слаб, сохранить её для себя.

Бой был честный. Клыки и когти против зубов и рук. Никакого оружия. Ярость на ярость, дикость на дикость, сила на силу. Рык, вой и визг распугали птиц. Осторожная лиса, прятавшаяся поблизости и дважды подкрадывавшаяся к месту пиршества человека, ушла подальше в чащобу. Зверьки поменьше устремились прочь, от пугающих звуков.

Тело волка Костас сбросил в воду. В знак уважения к противнику.

Потом все стало плохо. Настолько плохо, что память отказывалась сохранить происходящее с ним.

Преодолевая болезненную ломку, он крутился в подлеске и зарывался во влажный мох. Скинув одежду, ползал в береговой грязи. Его, то палил жар и Костас истекал потом, то он замерзал и трясся не в силах согреться. Глотал воду от жажды, не обращая внимания на муть, пиявок и жучков. Блевал, опившись сверх всякой меры. Потом снова черпал воду в пригоршни и выцеживал головастиков и мальков. Лежал с переполненным брюхом, глядя в пустое небо. Не замечал, как впадал в полузабытье, в полубред. Очнувшись, равнодушно жевал подпахшее мясо лося и замирал, уставившись в одну точку. Иногда он чувствовал боль. Она уходила и возвращалась. Иной раз он терпел, иной раз выл подобно волку, иной раз залазил в реку и сидел в холоднющей воде. Иной раз срывался в бег и носился по лесу, не разбирая дороги.

Исцеление пришло внезапно, так же как свалила хворь. Он очнулся от невероятного покоя внутри и покоя вовне его. Но если тело выздоровело, то разум продолжал жить инстинктами зверя.