Владимир Васильев - Сокровище «Капудании»

Бегун от Гартвига явился в очень удачное время: Ральф уже начал подумывать, как бы поделикатнее выставить новую подружку. Подружка была симпатичная и улыбчивая, с огромными глазами и круглой замечательной попкой. Да и все остальное у нее было на уровне. Но как и прочие женщины, она не умела уйти вовремя – все щебетала и щебетала, щебетала и щебетала, не замечая, что Ральф давно уже хмурится и выразительно покашливает в кулак. Попросту вытолкать ее за дверь Ральф не мог: хотелось, чтобы она иногда заходила и впредь, а женщины народ обидчивый.

И тут явился бегун – как нельзя кстати.

– Так! – враз оживился Ральф. – Ну-ка, детка, иди погуляй, нам потолковать след! Встретимся вечером, опять в «Вяленом чопике».

– Хорошо, Ральф!

Детка пощебетала еще малость, собирая разбросанные вещи (вечно они все разбрасывают…) в расшитую бисером сумку, и наконец ушла.

Ральф взглянул на бегуна – имени его память не сохранила, но то, что бегун работал на Суза Гартвига, вспомнилось с порога.

– Садись. – Ральф кивнул в сторону грубой низкой табуретки и бегун послушно присел на самый краешек.

– Суз Гартвиг просит Ральфа Зимородка зайти к нему сегодня в полдень по важному делу! – выпалил бегун и шмыгнул носом.

Бегуну вряд ли исполнилось больше десяти лет; был он чумаз и в меру оборван. Все свободное время местная пацанва непременно ошивалась около порта в надежде выполнить какое-нибудь поручение и заработать мелкую монетку.

«Вот как! – подумал Ральф, оживляясь. – Гартвиг даже зовет к себе!»

Что-то в порту явно затевалось, обычно бегуны сообщали больше подробностей. Настолько больше, что иногда можно было бегуном же и передать согласие либо отказ. А тут – просто вызов.

– Держи! – Ральф кинул бегуну монетку. – Передай, что в назначенный час я обязательно наведаюсь к уважаемому Сузу Гартвигу. Все, ступай!

Пацан старательно кивнул головой в знак того, что он все понял и все запомнил, зажав монетку в кулаке, пропал. Лишь мальчишки десяти лет так умеют: вот только еще мозолил глаза, а едва отведешь взгляд – вжик, и нету его.

В свое время Ральф тоже так умел.

До полудня оставалось еще довольно времени, и Зимородок решил заглянуть в таверну, только не в «Вяленого чопика», а лучше в «Черную чайку» – не хватало еще раньше вечера нарваться на обладательницу аппетитной попки. Но первым делом Ральф, конечно же, отправился проведать кассата.

Кассаториум при постоялом дворе имелся: в противном случае Ральф тут просто не остановился бы. С башмачным грохотом Зимородок ссыпался по деревянной лестнице; залихватски подмигнул хозяйской дочери, скоблившей пол перед выходом. Девчонка закусила губу, опуская голову как можно ниже. Ну вот, не иначе узрела девицу из «Вяленого чопика» и взревновала. Эх, женщины…

Вздохнув, Зимородок вышел во двор и сразу же зажмурился.

Солнце светило так, что ой. Всегда почему-то выскочишь из полутьмы – а оно по глазам словно кинжалом.

Впрочем, глаза быстро привыкли к яркому свету.

Перед дверьми кассаториума бродил лохматый местный пес по кличке Банберс. Был он такой же узкий и длинный, вполне под стать имени, с любопытным носом и живыми внимательными глазами. Подходить близко к кассатам пес, известное дело, побаивался.

– Фьюи! – свистнул Ральф; Банберс с готовностью завилял хвостом. Но едва Ральф взялся за рукоятку двери, пес поспешил убраться подальше: животные кассатов вообще воспринимали плохо.

Кассаториум был почти пуст: кроме приятеля Зимородка, тут обитал только кассат хозяина постоялого двора, давно уже пенсионер, как и сам хозяин. В свое время опытный штарх, известный каждому каморному от Истра до Танаиса, исходил вместе с верным кассатом немало вод, прежде чем решил отойти от привычных дел и открыть постоялый двор для моряков. А кассата, разумеется, оставил при себе: друзей не бросают. Особенно таких друзей.

Со штархов с кассатами хозяин всегда брал только половинную плату, поэтому многие останавливались именно тут. Ральф – так просто всегда.

Увидев приятеля, кассат заворчал, встал и подошел ближе. В холке он был больше метра и внешне походил на огромного бесхвостого кота. Но к настоящим кошкам кассаты не относились: у них не было клыков и когтей. Вообще. Да и животными их знающие люди не считали; что же до обывательских пересудов – штархов и моряков они трогали мало. Ральф погладил приятеля по шерстистому крупу и сразу понял: кассат выспался, насытился и в данный момент вполне счастлив. Ну и хорошо.

Они расстались как всегда – Ральф кассата погладил еще разок, а кассат по обыкновению заворчал, отпуская человека по человечьим делам. Ворчание не являлось признаком недовольства или укоризны – вовсе нет. Если не попросить, в людские дела кассаты никогда не вмешиваются.

Покинув кассаториум, Ральф Зимородок вышел на улицу. В это время дня так близко от порта всегда многолюдно: торговцы с тележками снуют туда-сюда, женщины держат путь на рынок или с рынка, солдаты из портовой охраны патрулируют кварталы, мускулистые рабы влекут цветастые паланкины знати…

У Ральфа даже в глазах зарябило. Вообще-то он часто бывал в городах, но, как правило, оставался там недолго. Гораздо больше времени они с кассатом проводили в водах – ремесло такое, что поделаешь.

До «Черной чайки» было рукой подать – полтора квартала. Таверна тоже была матросская, но поменьше и без кассаториума, поэтому тут останавливались в основном простые моряки и боцманы, а также младшие офицеры из охраны. Кивая знакомым, Ральф пробрался к стойке и испросил пива.

Первая кружка штарху – всякий раз бесплатно, закон вод и портов. Некоторые пройдохи этим цинично пользовались и день-деньской шатались по кабакам, нигде больше одной кружки не выпивая. Ральф даже в безденежные времена поступал иначе: всегда выпивал две, вторую за свой счет либо в долг, а уж то, что Ральф Зимородок всегда исправно платит долги, знали во всех портах Тавриды и много где за ее пределами. В итоге и Ральфу выпивка обходилась дешевле, и хозяева питейных заведений особо внакладе не оставались.

До полудня Ральф успел выцедить даже три кружки, после чего в очередной раз взглянул на водяные часы-клепсидру. Пора.

По дороге в порт Ральф перехватил немало взглядов – и восторженных детских, и косых обывательских, и презрительных из-за завес в окнах паланкинов. Обычное дело. Штархов многие не жалуют. Вообще любого, кто имеет дело с непонятным, толпа недолюбливает и побаивается. А штархи вдобавок якшаются с кассатами, существами таинственными и малопостижимыми. Злые языки треплют, будто штархи пользуют кассатов вместо женщин. Чушь собачья! Но обыватель почему-то охотнее всего верит именно в подобную чушь.