Андрей Посняков - Земля Злого Духа

От этого рева Иван снова проснулся, но теперь уже вел себя похитрее, не дергался, не поднимал голову, просто слушал и – насколько мог – смотрел.

Сверху что-то блеснуло – свет луны отразился в ужасных, налитых кровью, глазах поганого чудища – омерзительного двуногого дракона с огромной, усыпанной зубищами пастью! В драконе этом, впрочем, ничего такого необычного не было, казаки уже повидали подобных немало и немало постреляли. Необычным было другое: широкий блестящий ошейник на толстенной шее зверюги! Ишь, как сверкнул… Господи… он что, золотой, что ли?

Чудовищная тварь явно подчинялась кому-то, кто-то закричал на нее из тьмы, словно погонщик на быка или лошадь… зверюга отошла, зашипела, отвалился, едва не упав в протоку, какой-то большой валун… за валуном протока продолжалась и дальше, только уже под землею, в длинной и узкой пещере, уходящей во тьму и освещенной тусклым пламенем факелов, отражавшихся в темной воде дрожащими оранжевыми звездами.

Сидевший на корме демон в маске из человеческого черепа, видать, снова почувствовал неладное, привстал и опять что-то крикнул… Атаман вновь впал в сон и уже не видел больше ни расширившейся пещеры, ни подземной пристани, ни вырубленных в скале ступеней, ведущих куда-то наверх.

Вырвавшись из лощины, сверкая саблями и наконечниками пик, летел по степи удалой отряд сотника Ивана Еремеева. Летел на врага – латных литовских ратников, с криками «За Русь-матушку!» и развевающейся небесно-голубой хоругвью с вышитым золотом изображением Божьей Матери.

– Постои-и-им за Русь! С нами Господь и Богоматерь!

Литовцы тоже что-то такое кричали, а где-то вдалеке, за кленовой рощицей, запоздало рявкнули шведские пушки. Выстрелы их опоздали, да и далеко они остались – слева, в балке… пущай! Латникам уже ничем уже не могут помочь…

А ведь могли бы! Коли б не хитрость сотника Еремеева – могли б… Впрочем, у Ивана и еще одна хитрость имелась…

Вот слева показался осинник, завалы, кусты…

– Труби! – на скаку обернувшись, яростно крикнул Иван.

Верный оруженосец Яким придержал коня и, выхватив рог, затрубил…

Кусты у бурелома зашевелились, грянул дружный залп, выбив из седел не менее дюжины литовцев! Вылетели из седел, повалились, грохнулись оземь – и латы не помогли. Да и не могли помочь – против мушкетной-то пули!

– С нами Господь!

Взмахнув саблею, молодой атаман повел свою сотню в атаку на поредевших врагов. Две рати сшиблись. Послышались крики ярости, зазвенели сабли… а вот кто-то выстрелил из пистоля…

Бабах!!!

Пуля пробила кирасу одного из литовцев, и буланый конь его, молодой, видать еще не привыкший к грохоту боя, заржав, помчался куда глядели глаза, унося с собой своего застрявшего в стременах всадника.

Вскоре все закончилось, даже быстрее, чем ожидал молодой сотник. Часть литовцев была убита, часть – сдалась в плен, уповая на милость победителей. Один из вражин – хмурый носатый немец-сержант в черненых латах, – отдавая Ивану палаш, спросил на вполне сносном русском:

– Как же так? Ведь у нас были пушки.

– Они-то вас и подвели. Сразу стрелять надо было!

– Я так и думал, герр капитан. Но… пан Владислав меня не послушал. Он ведь всех вас считает за быдло, неспособное к высокому воинскому искусству.

– Просчитался…

– Я вижу, герр капитан. Могу вас просить… э-э… принять меня и моих парней в свое войско? Обузой не будем, клянусь!

Еремеев вскинул глаза:

– Сражаться на нашей стороне? Что ж, буду рад видеть столь умелого воина в наших рядах, господин…

– Штраубе. Ганс фон Штраубе из Мекленбурга. Вы не расскажете о своей хитрости? Хотя… я уже догадался, йа-йа! Этот ваш… пе-ре-беж-чик… так?

– Так… Афоня его зовут, послушник, но тоже вот, как вы, – к нам подался.

Афоня тогда совсем мальчишкою был, никто не принимал за ратника – бродяжка и бродяжка. Оденет на плечо торбочку, ходит, подаяние собирает:

– Пода-айте Христа ради… Благодарствую, добрые люди, спаси вас, Господи.

Вот и к литовцам забрел – исполнял приказ сотника. Пан Владислав, командир вражеский, отрока сразу же допросить велел – человек-то с той стороны пришедший! Мало ли, видал что? Афоня и рад: все рассказывал, много чего видел. И где какие полки стоят, и где пушки… Еще и католические молитвы чел да прикидывался доминиканским монашком – уж такому-то сама Святая Дева Мария верить велела! Поверил и пан Владислав… А вот сержант Ганс Штраубе не поверил, раскусил перебежчика ушлый мекленбургский вояка, да только вот никто немца не слушал – а кто он вообще такой, чтоб пану командиру перечить?

– Пан атаман… эй! Да просыпайся же, господине!

Открыв глаза, Иван поднял голову, с удивлением разглядывая полутемную келью, с маленьким – едва пролезть кошке – оконцем под самым потолком, точнее говоря, сводом. Из оконца струился мягкий дневной свет, в углу же, у темного дверного проема, забранного плетеной циновкою, в высоком поставце, потрескивая, горел масляный светильник… блестящий такой, верно медный…

– Нет, атамане, – золотой!

– Что?

– Да-да! Из чистого золота. И у тебя золото будет… ежели правильно себя станешь вести!

Усаживаясь на узком ложе, Еремеев встретился взглядом с вошедшим в келью мужчиной в рваном, видавшем виды кафтане, босым… но – с висевшим на груди круглым сверкающим зерцалом.

– Тоже золото!

Щелкнув по зерцалу ногтем, мужчина оперся о шершавую, сложенную из обожженных на солнце кирпичей стенку, глядя на пленника со странной смесью пренебрежения, надежды и страха.

Бледное лицо, мосластое, вытянутое, словно морда давно некормленого мерина, реденькая рыжеватая бороденка, хитроватый прищур маленьких глазок…

– Карасев! Карасев Дрозд, – спокойно произнес атаман. – Так вот ты у кого, казачина.

– Здрав будь, атаман. – Шагнув вперед, Карасев поклонился. – Хорошо, что признал. Поговорим?

– Поговорим, – пожав плечами, покладисто согласился Еремеев. – Только ты это… руки-то мне развяжи… да и в нужник охота. Сколько я уже здесь?

– Не так уж, атамане, и много. – Задумчиво кривясь, предатель зачем-то оглянулся на дверь… точнее – на циновку, двери-то вовсе не было!

И так посмотрел, будто за этой циновкою кто-то стоял, кто-то такой, кто имел право здесь что-то решать…

– В нужник, говоришь? Добро, идем… Там проводят.

Провожатыми оказались все те же менквы – большеголовые, злобные и тупые. В корявых, больше похожих на медвежьи лапы, руках их виднелись короткие, с каменными наконечниками копья.

Дверной проем выходил прямо в пещеру, к воде, – стражи приняли пленника сразу, ощетинились копьями, повели – недалеко, впрочем.

Карасев лично развязал атаману руки, ноги же так и оставались связанными, крепкие веревки позволяли делать лишь ма-аленькие шажки – далеко не убежишь, да и… пока развяжешь… Нож бы!