Сергей Шведов - Око Соломона

– Чудесное ожерелье, которое лежит на твоем столике, это результат усилий шевалье де Лузарша и моих, – сказал Венцелин с усмешкой, – а вовсе не твоего мужа.

– Спасибо за подарок, Гаст, – сказала Зоя, откидываясь на ложе. – Но этого недостаточно, чтобы заслужить мое прощение.

Венцелин познакомился с дочерью друнгария Константина более десяти лет тому назад, ему в ту пору было шестнадцать, ей – восемнадцать. Зоя была замужем за протопроедром Василием, человеком старым и ревнивым. Наставить ему рога, она посчитала делом чести. Венцелин охотно поддержал ее усилия и в течение двух лет выполнял супружеские обязанности, которыми ревнивый протопроедр пренебрегал в силу почтенного возраста. Второй брак сиятельной Зои оказался более удачным. Во-первых, протовестиарий был вдвое моложе протопроедра, а во-вторых, он не был ревнивцем, и после двух лет взаимной страсти, предоставил жене определенную свободу, оговорив заранее, что она не будет выходить за рамки приличий.

– Широкой души человек, – похвалил сиятельного Михаила Венцелин, после того как удовлетворил охочую до ласк Зою. – Вольнодумец.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась та.

– Иперперклампр Симон часто бывал в вашем доме?

– А что в этом удивительного, – повела смуглым плечом Зоя. – Провинциалы часто обращаются к моему мужу за помощью.

– По моим сведениям, этот Симон – исмаилит, – пристально глянул на женщину Венцелин.

Зоя пару раз хлопнула ресницами, слегка наморщила лоб, приложила руку к левой груди, словно пыталась спросить совета у собственного сердца. Венцелин смотрел на нее с любопытством. За минувшие годы Зоя почти не изменилась внешне, но приобретенному ею опыту мог бы позавидовать любой византийский царедворец. Венцелин хоть и не сразу, но уловил произошедшие в подруге перемены, а потому держался с ней настороже. Если Зоя посчитает, что ее откровенность может повредить Михаилу, она, скорее всего, не скажет любовнику ничего и вовсе не из любви к мужу, а из трезвого расчета. Успех протовестиария, это ее успех, а поражение и опала мужа неизбежно отзовется и на его жене. Венцелин для Зои не более чем залетный варанг, пусть давно и хорошо знакомый, но все-таки чужак, как по крови, так и по мыслям. К тому же язычник, следовательно, почти наверняка колдун. Такого можно пустить в постель, но отнюдь не в душу.

– Тебя, дорогой мой, тоже можно обвинить во многом, и крест на твоей шее меня ни в чем не убедил.

– Хочешь сказать, что Симон тоже притворялся?

– Во всяком случае, он упоминал Христа на каждом втором слове, что само по себе вызывает недоверие. Как говорит в таких случаях отец Викентий, показное благочестие порою лишь прикрытие для черной души.

– Этот человек обманул доверие моего отца и способствовал похищению моего брата и мачехи. Ты, конечно, помнишь эту историю.

– Руслан был милым мальчиком, – кивнула головой Зоя. – А его мать, кажется, армянка из Эдессы.

– У тебя хорошая память, – польстил любовнице Венцелин.

– Ты приехал только из-за брата?

– Я, конечно, мог бы тебя обмануть, Зоя, – вздохнул Венцелин. – Но это было бы нечестно по отношению к женщине, которой я стольким обязан.

– Ты все-таки признаешь, что это именно я сделала из неотесанного варвара блестящего и образованного мужчину?

– Признаю, – поддакнул Венцелин.

– В таком случае, пришла пора меня благодарить.

Со стороны Венцелина было бы невежливым отказать женщине, в мудрых советах которой он так нуждался. Но двигал им в данную минуту не столько расчет, сколько страсть к красивому телу, раскинувшемуся на багровом покрывале. Зоя умела разжечь огонь в жилах мужчины и не упускала случая, дабы воспользоваться своим благословенным даром.

Ложе благородной матроны заслуживало отдельного разговора. Оно было столь густо отделано золотом, серебром и слоновой костью, что за ними почти терялась деревянная основа. Балдахин из шелка укрывал хозяйку и ее гостя не столько от нескромных взглядов, сколько от докучливых насекомых, кои имели странную привычку падать с потолка на людей, предающихся отдохновению. Лампы, заправленные чистейшим оливковым маслом, давали достаточно света, чтобы по достоинству оценить друг друга. Единственное, что раздражало Венцелина в покоях Зои – это назойливый запах мускатного ореха, камфары и амбры, распространяемых серебряными курильницами, густо стоявших вокруг ложа. От запаха у него кружилась голова, а мысли утекали в сторону от русла, которое он пытался для них проложить.

– Ты не сказал, что все-таки привело тебя в Константинополь, – сказала Зоя, немного погодя.

– Желание увидеть подругу своей юности.

– Я уже оценила это, варвар, – хлопнула Зоя ладошкой по его груди. – Что еще?

– Мне поручили отыскать вдову Льва Диогена, – шепотом произнес Венцелин. – Она дочь князя Владимира.

– Это я знаю, – так же шепотом отозвалась Зоя. – Не будь она еще и правнучкой Константина Мономаха, ее, скорее всего, вернули бы отцу. Но в данной ситуации басилевс не мог рисковать. А ты что, влюблен в эту женщину?

– Я ее ни разу не видел, – пожал плечами Венцелин. – Но не мог же я отказать в просьбе князю. Меня отправили в Константинополь только потому, что я здесь родился.

– Ее нет в городе, – сказала Зоя, – в этом я абсолютно уверена. Как уверена и в том, что Симон участвовал в ее похищении, а помогал ему в этом лохаг туркополов Талчи.

– Никогда прежде не слышал об этом человеке, – задумчиво проговорил Венцелин.

– Я бы и сама о нем не вспомнила, если бы не увидела из окна во дворе собственной усадьбы, – усмехнулась Зоя.

– Талчи был здесь?!

– Видимо, приходил к Михаилу. Иногда он выполняет поручения моего мужа.

– И где можно найти этого турка?

– Спроси своего друга печенега, он должен его знать.

Алдар был сыном бека, сбежавшего в Константинополь не столько даже от половцев, наводнивших причерноморские и приазовские степи, сколько от своих соплеменников, принявших ислам. Чужая вера расколола печенежские роды и племена. И те из них, которые остались верны богам предков, после продолжительной и кровопролитной борьбы вынуждены были оставить родные степи и откочевать в Византию. Басилевсы не принуждали беглецов перейти в свою веру, но с течением времени печенеги приняли христианство, и с тех пор верой и правдой служили империи.

– А ведь внешне печенеги не отличаются от сельджуков и язык у них схож, – задумчиво проговорила Зоя.

– Так может и Талчи печенег?

– Нет. Он турок. Краем уха я слышала, что он сильно провинился перед султаном, и назад, к своим, у него пути нет. Наверное, именно поэтому он принял христианство. Если ты прав, и Симон действительно исмаилит, то для Талчи он последняя надежда вновь обрести себя среди приверженцев ислама, пусть не суннитского, так хотя бы шиитского толка. Ты понял, о чем я говорю?