Сергей Шведов - Око Соломона

– Я бы на месте епископа все-таки позаботился об охране, – тихо сказал Вермондуа, косо при этом поглядывая на стены Антиохии, возвышающиеся вдали.

– Епископ полагает, что нас защитит Матерь Божья, – шепотом отозвался граф Сен-Жилль. – Но я, на всякий случай, приказал тысяче своих рыцарей и сержантов держать лошадей под седлом.

– Похвальная предусмотрительность, – кивнул Вермондуа. – Видишь пыль на дороге?

Граф Раймунд вздрогнул и обернулся. К счастью, тревога оказалась ложной. Отряд, приближающийся к лагерю, вряд ли насчитывал более сотни человек. Скорее всего, это были крестоносцы, посланные кем-то из баронов на поиски продовольствия.

– Я не вижу телег, – нахмурился Гуго. – Неужели наш друг Боэмунд наткнулся-таки на армию Дукака Дамасского?

При виде процессии всадники замахали руками и закричали. Вермондуа с трудом разобрал только одно слово «сельджуки», и опустил ладонь на рукоять меча. Крестный ход остановился. Возможно, панические крики услышал и папский легат, во всяком случае, во главе процессии что-то происходило. И теперь сельджуков поминали уже со всех сторон.

– Ты не туда смотришь, благородный Гуго, – вдруг просипел севшим от ужаса голосом граф Тулузский. – Ворота открываются.

Речь шла о воротах цитадели, из которых вылетали лихие наездники, чтобы черными коршунами пасть на растерявшихся христиан. Бежать было некуда. Справа находился глубокий ров, опоясывающий лагерь, слева – ровная как стол местность, быстро заполняющаяся сельджуками. Оставалось только обнажить меч и стоять насмерть. Что Гуго и сделал. Впрочем, далеко не все последовали его примеру, часть участников крестного хода ринулись назад, надеясь добежать до ворот лагеря, другие стали прыгать в ров, пытаясь укрыться от смерти в протухшей стоячей воде. Бегущие отвлекли внимание сельджуков, но, к сожалению, далеко не всех. На крестоносцев, сгрудившихся вокруг стяга, обрушился град стрел. Гуго, успевший взобраться на невысокий холмик, увидел падающего сенешаля и поникшую хоругвь. Прямо на графа мчался конный турок с блистающим на солнце клинком в руке. Через миг клинок уже обагрился кровью, стоящего рядом с Вермондуа рыцаря, однако нанести повторный удар Гуго сельджуку не позволил. Он прямо с земли прыгнул на круп гнедого коня и резанул мечом по чужому обнаженному горлу. Граф Сен-Жилль отступал ко рву, Гуго увидел его перекошенное яростью лицо и бросил коня навстречу атакующему сельджуку. Удар тяжелого франкского меча разрубил щит, выброшенный навстречу, и обрушился на прикрытый только бараньей шапкой висок. Благородный Раймунд, несмотря на свой почтенный возраст, все-таки успел воспользоваться подарком Вермондуа. Он вскочил в седло чужого коня раньше, чем его настиг второй турок. Удар разъяренного графа Тулузского был страшен. Сельджук захрипел и рухнул под ноги собственного коня. Гуго оглянулся. Предусмотрительность графа Сен-Жилля оказалась как нельзя более кстати. Тысяча конных рыцарей вырвалась на равнину из распахнутых настежь ворот лагеря и обрушилась на торжествующих сельджуков. Следом за конными рыцарями бежали пешие, с копьями и секирами в руках. Турки дрогнули и развернули коней к цитадели. Крестоносцы ринулись за ними следом. На миг Гуго показалось, что рыцари ворвутся на плечах отступающего врага в город, но крестоносцы внезапно остановились буквально в шаге от ворот, словно кто-то невидимый глазу преградил им путь. Граф Сен-Жилль ринулся было к своим провансальцам, дабы личным примером вдохновить их на подвиг, но Гуго успел придержать за повод его коня:

– Поздно, благородный Раймунд, ворота цитадели уже закрылись.

В этой суматошной и совершенно необязательной битве пало до полутысячи крестоносцев и среди них шестьдесят девять рыцарей. Епископ Адемар уцелел чудом. Зато сельджуки захватили хоругвь, отраду всего христианского мира. Граф Раймунд Тулузский здесь же, над телом убитого сенешаля, поклялся, что заплатит сто марок золотом шевалье, который вернет стяг с изображением Божьей Матери, а если это будет простой воин или сержант, то произведет его в рыцари. Подобрав убитых раненных, крестоносцы вернулись в лагерь в куда более скверном настроении, чем покинули его. Попытка папского легата поднять боевой дух христова воинства оказалась неудачной. А тут еще по лагерю поползли слухи, что Боэмунд Тарентский и Роберт Фландрский потерпели жесточайшее поражение от эмира Дукака Дамасского недалеко от замка Ульбаш. Собравшиеся на совет в шатре папского легата вожди крестоносцев долго обсуждали создавшееся положение. Гуго Вермондуа настаивал, чтоб Боэмунду и Роберту послали подкрепление, и даже сам вызвался возглавить его, но Раймунд Тулузский и Роберт Нормандский выступили против. И епископ Адемар после недолго раздумья согласился с ними. Для начала нужно было выяснить, истинное положение дел. Дабы не отправлять людей на верную смерть. Если Дукак Дамасский действительно одержал победу над Боэмундом, то завтра он, скорее всего, сам подойдет к стенам Антиохии, и крестоносцам следует быть к этому готовым. Возможно, граф Вермондуа и продолжил бы спор, ставший уже бесполезным, но тут слуга доложил о прибытии посланца графа Тарентского.

– Зови, – подхватился с лавки встревоженный Адемар.

В шатер вошел юнец лет семнадцати, с круглыми то ли от испуга, то ли от удивления глазами. Видимо, посланец Боэмунда не сразу опознал в тусклом свете чадящих светильников папского легата, а потому и обратился к Гуго Вермондуа:

– Граф Боэмунд поздравляет вас с победой, бароны. Эмир Дукак бежал в Дамаск, потеряв более половины своей армии.

Граф Вермондуа усмехнулся и указал юнцу глазами на папского легата. Впрочем, Адемар де Пюи, обрадованный известием, не обратил никакого внимания на оплошку посланца грозного нурмана:

– Тебя как зовут, шевалье?

– Гвидо де Шамбли. Еще вчера я был оруженосцем Глеба де Руси, но сегодня ночью меня посвятил в рыцари граф Роберт Фландрский.

– Да будет с тобой всегда благословенье божье, шевалье де Шамбли, – торжественно произнес епископ. – Встретимся в Иерусалиме.

После победы крестоносцев над Дукаком Дамасским их положение под Антиохией нисколько не улучшилось. По-прежнему не хватало продовольствия, кони продолжали гибнуть от болезней и нехватки фуража. К марту их осталось в лагере не более семисот голов. Уныние среди крестоносцев достигло невиданных масштабов, а сытые сельджуки Аги-Сияна просто смеялись над ними с неприступных стен. Захваченную хоругвь они измазали нечистотами и подвесили, словно грязную тряпку, над воротами цитадели. Это было неслыханное оскорбление, но крестоносцам ничего другого не оставалось, как только скрипеть в бессилии зубами. Некоторое оживление в приунывшем лагере вызвал приезд египетских послов, присланных визирем каирского халифа аль-Афдалем. Посольство возглавлял почтенный Саббах, смуглый рослый мужчина лет тридцати пяти, с худым надменным лицом и пронзительными карими глазами. Арабы явно хотели произвести впечатление на крестоносцев, а потому облачились в одежды такой ослепительной белизны, словно собирались на небо. Кроме двух молчаливых беков Саббаха сопровождали сто мамелюков, черных как сама смерть. Это были рабы-суданцы, из которых каирские халифы растили преданных воинов Аллаха. Суданцы, облаченные в позолоченные кольчуги, более всего поразили крестоносцев. На их фоне потерялся и сам Саббах и оба его бека. Переговоры с послами халифа вел папский легат Адемар де Пюи, он единственный среди вождей крестового похода знал греческий язык, которым почтенный Саббах владел в совершенстве. Для крестоносцев не было секретом, что арабы отбили Иерусалим у сельджуков, воспользовавшись поражением румийского султана. А потому и переговоры начались в довольно напряженной и далеко не дружественной атмосфере. Визирь аль-Афаль предлагал крестоносцем союз против халифа Багдада. Сам аль-Мустазхирь не обладал военной силой, но к его словам прислушивались все султаны и эмиры, как сельджуки, так и арабы. Однако речь, разумеется, шла о суннитах, как подчеркнул посол халифа Каира, ибо шииты пока не видят в христианах своих врагов и призыв к газавату, священной войне за веру, не нашел отклика в их сердцах.