Сергей Шведов - Старец Горы

– И только?

– Чтобы передать благородной Марьице благословение отца, герцога Владимира, на брак с Венцелином Гастом.

– С язычником? – ужаснулся Картенель.

– С крестоносцем, первым поднявшимся на стены Иерусалима. С доблестным защитником Гроба Господня, решившим исход битвы при Ромале в нашу пользу. С человеком, вырвавшим благородного Боэмунда из рук нечестивых сарацин. Мне перечислять дальше заслуги Венцелина перед христианским миром или вышеназванного будет достаточно. Обвенчает их сам Даниил. Представь себе, он так и сказал благородной христианке – «твой грех, княгиня, церковь берет на себя в моем лице, а для тебя сей брак обернется благостью».

– Он это сказал по латыни?

– Нет, – спохватился Сен-Валье. – Русы всегда переходят на греческий язык, когда речь идет о христианской вере.

Картенель не поверил благородному Бернару, но промолчал. Этот проныра, этот бабник, этот болтун, а по мнению многих просто глупец, оказался далеко не так прост, как совсем еще недавно казалось Картенелю. Узнать бы еще, откуда провансалец так хорошо знает язык русов? Или он не провансалец?

– Подожди, – остановился посреди иерусалимской улицы Картенель, – ты куда меня привел?

– К дому благородного рыцаря фон Майнца, кажется, именно здесь остановился твой старый друг Ги де Санлис?

До Картенеля вдруг дошло, что весь вечер, жизнь его висела на волоске. Его могли убить в доме Венцелина, могли убить на улицах Иерусалима, тихих и безлюдных в эту позднюю пору. Это мог сделать сам благородный Бернар, а мог поручить кому-то другому. Сунули бы кинжал под ребра и бросили в сточную канаву как падаль. Но, видимо, Сен-Валье решил, что Годемар просто пешка, которую используют в чужой игре, и, между прочим, был прав. Картенель понятия не имел, кому понадобился этот чертов камень, но поддался на уговоры красноречивого Ги, который убедил-таки своего приятеля сунуть голову в пасть льва, воспользовавшись благовидным предлогом. За содействие благому делу Санлис обещал Картенелю кругленькую сумму, но забыл предупредить, что тот рискует жизнью.

В доме фон Майнца кроме самого хозяина и опекавших его людей находились еще два человека, терпеливо поджидавшие возвращения Годемара и успевшие между делом осушить ни один кубок. Санлис выпил, похоже, гораздо больше сдержанного Водемона и выглядел почти пьяным. Тем не менее, он сумел взять себя в руки и вопросительно уставился на Картенеля.

– Благородный Болдуин встречался с Венцелином фон Рюстовым и игуменом Даниилом. Но о чем они говорили, я не знаю. Меня дальше порога не пустили. Пришлось весь вечер слушать байки шевалье де Сен-Валье.

– Это он тебя провожал? – холодно спросил Водемон.

– Никак не мог от него отвязаться, – вздохнул Картенель. – О камне Соломона он слышал, но считает его поиски пустой затеей.

– Почему?

– Я не рискнул, спрашивать впрямую. Бернар не такой уж дурак, каким порой кажется, он умеет хранить чужие тайны.

– А ты, благородный Годемар, умеешь? – Красные с перепоя глаза Санлиса уставились на Картенеля.

– Око Соломона – не такой уж секрет в Иерусалиме. Его ищут многие, но, думаю, не найдут. Сдается мне, что камень прибрал к рукам тот, кто долгие три года шел по следу благородного Аршамбо.

– Иными словами, око Соломона находится сейчас у Венцелина? – прямо спросил Водемон.

– Боюсь, гораздо дальше, благородный Андрэ. Чтобы его найти тебе придется отправиться в заснеженную Русь или на берег Варяжского моря. А это далеко, Водемон, очень далеко.

Каир со дня своего основания был городом не для всех. Простых людей не пускали за его высокие и мощные стены. Однако почтенный Саббах хоть и был остановлен мамелюками у ворот, все-таки смог доказать свое право, стать гостем халифа аль-Амира, пять лет тому назад сменившего благословенного аль-Мустали на многотрудном поприще пастыря всех правоверных. Впрочем, визирем при новом повелители Египта остался почтенный аль-Афдаль, всесильный временщик, которого побаивались даже наместники пророка. Именно к визирю сейчас направлял свои стопы Саббах, с надеждой на прощение. Впрочем, бывший кади Палестины очень хорошо понимал, что являться к аль-Афдалю с пустыми руками не только бестактно, но и чревато большими неприятностями. И именно поэтому в рукаве своего белоснежного одеяния он припрятал большой и богатый город, который вполне мог возместить халифату потери, понесенные в Палестине и Сирии. Саббах не появлялся в Каире более пяти лет и сейчас с удовольствие вдыхал ароматы столицы, построенной Фатимидами полтора века назад, любовался мечетями и роскошными дворцами. Главной достопримечательностями Каира были мечеть аль-Азхар и дворец халифа, расположенные в самом центре города. Саббах добавил бы еще к этому списку Дом знаний, где провел лучшие свои годы, постигая мудрость веков, собранную за стенами этого величественного здания. Между прочим именно здесь в Каире нынешний глава ассасинов надменный Гассан ибн Сулейман впервые заявил о себе, как о человеке незаурядном и отмеченном Аллахом. Приехал будущий шейх в Каир скромным искателем знаний. И его тогдашние учителя далеко не сразу заметили, что их талантливый ученик снедаем честолюбием. Однако, достигнув степеней совершенства, почтенный Гассан принялся плести искусные интриги, едва не закончившиеся мятежом. Дело было давнее, а потому Саббах не знал его подробностей. Зато он знал, что Гассан недолго томился в крепости, ибо не успел он переступить порога темницы, как рухнул один из минаретов аль-Азхара. Суеверный халиф расценил это несчастье, как знак небес и приказал немедленно освободить смутьяна. Гассана ибн Сулеймана богато одарили, посадили на галеру и со всеми почестями, полагающимися ему по праву, выпроводили из Каира. Именно в тот день у Гассана появились преданные сторонники, поверившие в его счастливую звезду. Прошло не так уж много дней, и бывший изгнанник стал грозой халифов и эмиров, бичом Востока, как его частенько называли недоброжелатели. Тысячи людей признали в нем нового Повелителя Времени, а иные называли его Махди, сошедшим на землю по воле Аллаха. Саббах не принадлежал к числу последних, однако он отдавал должное шейху, сумевшему прибрать к рукам секту исмаилитов и ныне ставшим ее почти полновластным хозяином. А ведь титул Повелителя Времени совсем еще недавно принадлежал каирскому халифу, и никто из правоверных, включая исмаилитов, даже подумать не смел, что найдется человек, способный посрамить наместника Аллаха. Справедливости ради следует признать, что покойный аль-Мустали оказался посредственным правителем. Он потерпел несколько обидных поражений сначала от сельджуков, а потом от крестоносцев, подорвав тем самым веру в свою божественную суть. Шейх Гассан сумел воспользоваться разбродом, воцарившимся среди исмаилитов, и подхватил власть, выпавшую из растопыренных пальцев аль-Мустали. Впрочем, еще раньше это сделал визирь аль-Афдаль, освободивший халифа от мирских забот. Но даже у аль-Афдаля не хватило наглости, чтобы покусится на духовную власть потомка Фатимы, дочери пророка Мухаммеда.